style="font-size:15px;"> – Портретик…
– Всё есть, мама! На пианино, мама.
Баба-мама, в виду проживания в ядовитые времена бурного советского атеизма, в настоящего Бога никогда не верила. Она только констатировала существование литературного бога, описанного в Библиях.
Но, возраст и обстоятельства берут своё.
«…Наступает момент, когда каждый из нас у последней черты вспоминает о…»
С пользой и впрок, по приближающейся необходимости мама-баба Вера ныне с Богом стала считаться.
Дядя Кирьян, он сын, а ему под шестьдесят (а всё равно сын), свою грядущую веру в Бога, не в пример матери, отложил на ещё более неопределённое время.
Это время наступления неминуемых возрастных болезней.
Время пришло, а болезней всё не было.
Как бы не сглазить!
Мечтая о болезнях, дядя Кирьян перебирал свою жизнь, пытаясь поэтически встроиться в её течение; и небольно в самый конец.
Например, так (он же – начинающий писатель):
«– Кто тут крайний? – спрашивали бы дети, приходя с бидонами к бочке с молоком.
– Не крайний, а последний, – отвечали бы опытные старушки, зная, что у очереди всегда два края».
А дальше бы вот так:
«Кирьян Егорович приближался уже к тому дальнему краю молочной очереди, к той самой бочке, у которой нашариваются последние пенсионерские копейки.
Мысленно он уже готов приоткрыть тот самый показательный бидончик. Он готов залить его до самых краёв, потом отпить, не отрываясь, по максимуму и эффектно попросить добавить. Так оттягивают момент отхода, не зная – пошлют ли его ещё когда—нибудь за молоком. Доведётся ли продлить удовольствие осуждённого на старость? Удастся ли постоять в очереди хоть ещё один разок?»
Тьфу! Что за неумные сентиментальности!
По коммунистической идеологии верить в Бога по-настоящему не следовало.
Кирьян Егорович Полутуземский, не имея высокого чина, не подвергся модному, но легкомысленному и клоунскому подкрашиванию «богом» своей внутренней сущности. Он отчаянно пытался отстаивать призрачную доброту человечества, настоенную на материализме. Но, по сути не веря ни в то, ни в другое, – и раз уж процесс старения неотвратим, а лекарства для продления жизни ещё не сочинили, – мечтал о быстрой и безболезненной, по возможности романтической и весёленькой смерти.
С похоронами в виде танцулек. С рассказами о смешно прожитой жизни известного в Угадае мозгокрута и сердцееда. Можно поехать в Чечню, и пусть бы его там небольно, но героически с приклеиванием посмертно полковничьих погон застрелили.
Хорохорящийся немолодой петушок Кирьян, частенько говаривал друзьям и подружкам: «Я в ящик не собираюсь, не торопите. Самое интересное только начинается».
И это было приятно утешающей правдой.
Отвлечёмся
