и аккуратно вынес их в сени, а Марыське велела вымыть толстые зеленоватые стекла с пузырьками и вытряхнуть мусор, скопившийся между рам.
Когда все было сделано, велела заносить прогретые на солнце и высушенные вещи. Нашла в сундуке чистое, пахнущее лавандой белье, застелила кровать. Там же, в сундуке, нашла и новое покрывало – из толстой домотканой шерсти, но отделанное по краю фабричным ситцем.
Прежнее выглядело очень пыльным, так что его все же отнесли в баню – стирать. Половики тоже решено было вымыть на другой день на речке, а пока и так было хорошо! Я с наслаждением прошлась по чистому полу и похвалила Марысю:
– Какая ты молодец! Отскребла доски до шелковистости! Пойдем-ка еду приготовим, пора уже поесть!
Хлопотали о еде мы немного – я нарубила мелко сало, вытопила его на сковороде, потом сыпанула зелени и залила все это яйцами – сразу дюжиной. Достала хлеб, мед и усадила своих работников повечерять. Да, скудно, но Петр не откажется – весь день таскал воду, дрова и пыльные тряпки, да еще и баньку подтопил, чтобы можно было смыть пот и замочить белье. А Марыське любой корм впрок.
За стол мои работники сели чинно – и руки помыли, и умылись, и ждали по деревенскому обычаю, когда я съем первую ложку. Глазунью на сале, да с лучком съели быстро. Душистый чай с медом тоже хорошо пошел, вот тут я и спросила:
– Петр, а у тебя лошадь с телегой есть?
– Есть, – отозвался парень, – старенькая кобылка, но в лес за дровами съездить можно.
– Приведи ее завтра пораньше, – попросила, – надо половики на речку свезти и обратно, да и остальное белье прополоскать.
– Ладно, – парень был сыт, умиротворен, однако почесал в затылке, – только матушка ругаться будет…
– Спроси ее, чего от ведьмы надобно, помогу. Коли откажет – у старосты телегу поплоше возьми, да скажи, что для меня. Отвезешь Марыську к реке и вернешься, будем следующую комнату чистить и белить! А теперь пойдем, провожу тебя до калитки!
Петр недоуменно покосился на девчонку:
– А Марыська как же?
– А что Марыська? Сейчас в бане вымоется да спать ляжет. Солнце вон село уже!
– Так разве ей в другой дом не пора? – изумился парень.
– Она мне еще нужна, – отрезала я, подражая манерой матери. Она, когда надо было, умела прикрикнуть так, что лошади приседали.
Проводила парня до калитки, постояла, нашептывая заговор – знаки на столбиках, незаметно прикопанных в живой изгороди, надо будет обновить, но пока и так сойдет.
Когда я вернулась в дом, Марыська уже перемыла посуду, разложила ее сушить на полотенце, выплеснула воду и тащила к двери ведро помоев.
“Домашнюю” воду выливали в канавку, выкопанную под изгородью, а за баней была своя сливная яма, накрытая крышкой.
Пока девчонка бегала с ведром, я залезла в сундук, нашла пару рубах – одну маленькую, вторую побольше, пару отрезов льна и, к собственной радости – две пары
