материал, пишу очерки. Хочешь, о тебе напишу. Как о предпринимателе.
– Я для тебя тоже очерк?
– Ты для меня роман, длинною в жизнь. Который ещё предстоит написать.
– Красиво говоришь. Заслушаешься.
– Я так думаю. И хотел бы остаться с тобой на всю жизнь.
– У тебя трава в волосах…
– А ты пахнешь молоком…
– Колючий какой…
– У тебя очень нежная кожа…
Налетел ветерок и степь закачалась зелёными волнами. Одинокая птица вспорхнула из гнезда и поднялась высоко в небо. Мир вздрогнул и закрутился вокруг неё. Ароматы цветов смешались с запахом парного молока, и каким то, новым, ещё не известным, терпким запахом. Врывающимся, в её спокойную, и размеренную жизнь.
Они провели вместе месяц. За этот месяц, его жизнь приобрела какой то новый смысл. Никогда ни до ни после он уже не испытывал ничего подобного. Но время шло, и командировка подходила к концу. Пришла пора, уезжать.
– Я обязательно вернусь. Закончу все дела и вернусь к тебе. Буду работать в местной газете, и помогать тебе с хозяйством.
– Хорошо только возвращайся скорей. Я буду ждать тебя.
Он не вернулся. Новая командировка, новые встречи, а потом, потом уже было поздно. По крайней мере, он так думал.
– Интересно где она? Что с ней? Наверно уже замужем.
– Да не, не замужем она.
– Что знаете её?
– А то. Сирота. Конюшня у ней, и ферма от отца была. А замуж она не вышла. Тот охотник у ней один и был. А как уехал, она ждать стала на станцию ходила. А потом в конюшне пожар случился. Она лошадей бросилась выводить, да сама и погорела.
– Вот ваша утка. Ребята из воды достали. Хороший выстрел. Прямо в сердце.
– Да прямо в сердце.
Вахта.
Он был большой, угловатый, словно вырубленный топором. Губы его были сомкнуты, а брови, всегда сдвинуты к переносице. Вид у него был суровый, и неприступный. Он сидел посреди комнаты и смотрел на дорожную сумку, уложенную вещами. Она, стояла, рядом с сумкой. Она была маленькой, покладистой, и мягкой. Она заглядывала в его глаза, как заглядывает, маленькая собачонка, в надежде перехватить нежный взгляд своего хозяина. Но черты его лица, были сложены так, что казалось, были не способны ни к улыбке, ни к выражению нежности. Она слушала его дыхание, считая каждый вздох, и выдох. Наконец, она решилась, и заговорила.
– Значит, едешь?
– Да.
– Твёрдо решил?
– Твёрже не бывает.
– Может, передумаешь?
– Я же сказал нет.
– Да конечно, я так, ты только не волнуйся.
– Я не волнуюсь.
– И хорошо. А я тебе пирожков напекла.
– Зачем?
– Покушаешь в дороге.
– Я в вагоне ресторане поем.
– Ну, там дорого всё, и потом как там кормят, а тут всё своё, домашнее.
– Ничего,
