и больше.
На ней черные брюки и черно-белый вязаный кардиган. У нее действительно красивая фигура. Она останавливается на берегу небольшого озера и присаживается на скамейку. Затем она вынимает из сумки книгу. Выглядит она очень умиротворенной. Не могу представить себе, чтобы я вот так же, как она, прогуливался по улицам среди рабочей недели. Я никогда не знал лени, иначе не смог бы стать таким успешным.
Припоминаю, Моне тоже нравилось наблюдать за природой. Она никогда не жалела на это времени. Особенно ее радовали и восторгали рассветы и закаты солнца. Я тогда выговаривал ей:
– Как можно просто так сидеть и смотреть в никуда? Ты подаешь плохой пример детям. Из-за тебя они ничего не хотят делать по дому, ты приучаешь их к лени.
Эти слова выводили Мону из себя, она тут же резко возражала:
– Тебе тоже не помешало бы научиться расслабляться и любоваться природой, для твоего же блага. Ты стал похож на робота. Да, иногда я молчу или праздно провожу время, но это помогает мне успокоиться. В такие моменты рождаются новые идеи для моих картин и моих цветочных композиций. То, что ты называешь ленью, я называю моментами восстановления, восполнения энергии.
Увы! Как правило, мне удавалось найти аргументы, чтобы донести свою точку зрения, но не в этом случае. Хотя справедливости ради нужно добавить, что ей так и не удалось переубедить меня насчет лентяев и бездельников.
Мысленно я снова возвращаюсь к Луизе. Листая страницы своей книги, она то и дело отвлекается, чтобы полюбоваться деревьями. Поднимая глаза к облакам, она о чем-то глубоко задумывается. При этом она глубоко дышит и улыбается. Кажется, она не торопится прогуливаться. Как хорошо, что я отказался от серьезных отношений с ней, иначе у нас повторилось бы все то, что было с Моной. Она бы постоянно пыталась убедить меня жить так, как кажется правильным ей. Но правда в том, что та женщина, которая могла бы меня переубедить в чем-либо, еще не родилась. Совсем недавно я сожалел, что наши отношения не зашли дальше ни к чему не обязывающих встреч, но теперь убежден, что принял единственно верное решение.
Что же теперь со мной будет? Ну и жизнь! Выходит, я приговорен к тому, чтобы беспомощно смотреть на других, не в силах что-либо изменить? А что, если мне уготована такая участь навечно? Это же так мучительно, я больше не могу! Наверное, именно это место у священников называется адом? Или чистилищем? Как бы то ни было, это точно не небеса. Все эти религиозные басни у меня ничего, кроме тоски, не вызывают. Радует, что я со всем этим покончил еще в молодости. Хотя, возможно, там была и доля истины… Но теперь слишком поздно: я почти ничего не помню из того, что слышал в церкви. Интересно, если бы я был более внимательным тогда, в детстве, сегодня мне бы это хоть как-то помогло?
Размышляя о церкви и священниках, я вдруг замечаю собор неподалеку от квартиры моего сына и невестки. Диана только что зашла в церковь и остается здесь какое-то
