плачей» плачи князей, получивших весть о смерти. Князья, пользовавшиеся симпатией летописца, изображались со склонностью к повышенной слезливости. Узнав «о вероломстве союзника или о смерти родственника», они должны были «прослезиться и даже воздеть руки к небу»73:
(34) [Изяслав Мстиславич], слыша Изѧслав[а] [Давыдовича] плачющасѧ надъ братомъ своимъ Володимеромъ, и тако ѡставѧ свою немочь, и всадиша и на конь, и ѣха тамо, и тако плакашеть над ним̑, акы и по братѣ своєм̑, и долго плакавъ, и рч̑е Изѧславу Двд҃вичю: «Сего нама оуже не крѣсити, но се, брате, Бъ҃ и Ст҃аæ Прчс̑таæ ворогы наша побѣдилъ» (1151 г.)74.
(35) Ростиславъ же [Мстиславич] то слышавъ, и тако ѡставѧ полкы своæ, а самъ гна Києву, и тако плакасѧ по ѿц҃и своєм̑ (1154 г.)75.
(36) ѡнъ [Давыд Ростиславич] же, слышавъ, быс̑ печаленъ велми. Плача, поѣха борзо к Смоленьскоу, и оустрѣте и єпс̑пъ Костѧнтинъ съ крс̑ты, и со игоумены, и с попы, вси смольнѧни (1180 г.)76.
В каждом из этих случаев узнавший о смерти буквально срывается с места (ср. гна; поѣха борзо), чтобы успеть оплакать умершего. Ростислав и Изяслав плачут уже над умершим, но не во время погребения; Давыд же, по-видимому, начинает плакать сразу, как узнает о смерти, и попадает прямо на похоронное шествие. В трех из пяти случаев снова употреблен невозвратный глагол.
В КЛ представлены также плачи, вызванные бедствием или разлукой, однако подавляющее большинство все же включено в повествование о чьей-либо смерти. В плачах КЛ заметна оглядка на традицию ПВЛ – используются ее выражения, модели и формулы, но воспринимается она как основание, на которое опирается новая традиция. Количество плачей увеличивается, они становятся более литературными, в них начинают проникать черты, свойственные житийным текстам. Появляются новые обозначения, широко употребляется невозвратная форма плакати. Слово сльзы теряет жесткую семантическую связь с молитвой – им обозначаются даже народные погребальные плачи, например:
(37) вси вопьæхуть, ѿ слезъ же не можаху прозрити, и вопль далече бѧже слышати77.
Суздальская летопись (СЛ), продолжающая ПВЛ по Лаврентьевскому списку с 1111 до 1304 года, содержит сорок три упоминания плача. В ней летописец обращается с традицией ПВЛ значительно осторожнее: он не развивает ее, а заимствует почти без изменений. Приведем наиболее характерный пример – плач Юрия Всеволодовича, узнавшего о взятии Владимира в 1237 году:
(38) Яко приде вѣсть к великому кнѧзю Юрью: «Володимерь взѧтъ, и цр҃къı зборънаæ, и епс̑пъ, и кнѧгини з дѣтми, и со снохами, и со внучатъı ѡгнемь скончашасѧ, а старѣишаæ сн҃а Всеволодъ с братом̑ внѣ града үбита, люди избитъı, а к тобѣ идут̑». Ѡн же, се слъıшавъ, възпи глс̑мь великъıм̑ со слезами, плача по правовѣрнѣи вѣрѣ хрс̑ьæньстѣи <…> И нача молитисѧ, гл҃ѧ: «Оувъı мнѣ, Гс̑и <…>» И сице ѥму молѧщюсѧ со слезами, и се внезапу поидоша татарове (1237 г.)78.
Этот плач словно по трафарету списан
Киевская летопись… С. 239 (стб. 158г).
Киевская летопись… С. 285 (стб. 170а).
Там же. С. 469–471 (стб. 216г–217а).
Там же. С. 441 (стб. 209б).
Полное собрание русских летописей. Т. I. Стб. 464–465 (л. 162).
