резко выпалил лебедь, сунув голову в воду и неодобрительно сморщив черные ноздри. – Лебеди так отдыхают, а ты можешь держать свое рыбье сочувствие при себе, вот так.
И пока они не скрылись из виду, он провожал их гневно пылающим взором, будто белый змей, вдруг пробивший потолок.
– Плыви рядом со мной, – сказал линь, – плыви так, словно на свете никогда и не было ничего такого, чего стоило бы бояться. Ты разве не видишь, что эти места совершенно как лес, которым тебе пришлось пройти, чтобы встретить меня?
– Разве?
– А взгляни вон туда.
Варт взглянул и поначалу ничего не увидел, но вскоре различил сквозистую фигурку, неподвижно висевшую почти у поверхности. Она расположилась на самом краешке тени от кувшинки и явно наслаждалась солнечным светом. То был щуренок, совершенно неподвижный и, может быть, спящий; он походил на трубчатый стебелек или на распластанного морского конька. Вырастет – тот еще будет бандюга.
– Вот с одним из таких я и собираюсь тебя познакомить – с Императором этих трущоб. Я-то, в качестве доктора, пользуюсь правом неприкосновенности, и, смею надеяться, тебя он тоже уважит, как моего компаньона, – но ты все же держи хвост подогнутым: вдруг на него накатят тиранические настроения.
– Так он, значит, Владыка Рва?
– Именно, именно. Здесь его называют Старый Джек, иногда – Черный Питер, но по большей части стараются имени не поминать. Просто говорят – господин Ща. Вот и посмотришь, что значит быть Королем.
Варт начал малость приотставать от своего проводника и, вероятно, правильно поступил, ибо они подплыли совсем близко к старому деспоту, прежде чем Варт наконец заметил его, а заметив, в страхе отпрянул, ибо господин Ща имел четыре фута в длину, а вес его трудновато было даже прикинуть. Огромное тело, теневидное, почти неразличимое средь стеблей, завершалось ликом, изрытым всеми скорбями, терзающими абсолютных монархов, – жестокостью, раскаянием, старением, гордыней, себялюбием, одиночеством и мыслями, непосильными для рассудка отдельной личности. Господин Ща висел или парил перед ними, углы его обширной иронической пасти были навек оттянуты вниз, как бы от некой печали, длинные гладкие челюсти сообщали его выражению нечто американское, сходство с Дядюшкой Сэмом. Он был беспощаден, лишен иллюзий, наделен логическим складом ума – хищный, свирепый, безжалостный, – но глаза его, огромные, переливчатые, как драгоценные камни, казались глазами раненого оленя – большие, испуганные, нежные и полные скорби. Он не шелохнулся, но окинул их горестным взглядом.
Про себя Варт решил, что господин Ща ему вовсе не нравится.
– Властитель, – сказал Мерлин, не обращая внимания на трепет, пронизавший Варта, – я привел к вам молодого адепта, желающего принять вашу веру.
– Веру во что? – медленно вопросил Владыка Рва, почти не раскрывая рта и говоря в нос.
– В
