вся причина в печени, но кобчик уверяет, что он не выдержал постоянного напряжения, в котором ему приходится жить, чтобы соответствовать высоким принципам ее светлости. Он говорит, что ее светлость однажды обратилась к Полковнику с высоты своего положения в обществе, как кавалерист к пехотинцу, понимаете, и тому оставалось только зажмуриться – голова пошла кругом. Так он с тех пор и не оправился.
– Капитан Балан, – произнесла сапсаниха, – шептаться невежливо. Мы продолжаем вступительные испытания нового офицера. Ваш черед, падре.
Бедный перепелятник, вид которого в последние несколько минут становился все более нервным, запунцовел и принялся лепетать какую-то путаную клятву, в коей упоминались ногавки, должики и клобучки. «Сею ногавкой, – слышал Варт, – наделяю тебя… любви, почета и повиновенья – пока должик нас не разлучит».
Но прежде чем падре добрался до конца этой клятвы, голос его сорвался, и он зарыдал.
– О, смилуйтесь, ваша светлость, я проявил небрежение и не сумел сохранить учебные пособия.
(«Учебные пособия – это кости и прочее, – объяснил Балан. – Ты ведь должен присягнуть на костях».)
– Вы не смогли сохранить учебные пособия? Но это первейший ваш долг – хранить учебные пособия.
– Я знаю.
– Что же вы с ними сделали?
Голос перепелятника треснул под тяжестью кощунственного признания:
– Я… я их съел. – И несчастный священник расплакался.
Никто ничего не сказал. Нарушение воинского долга было настолько ужасным, что слова утратили смысл. Все стояли на двух ногах, поворотив к преступнику незрячие головы. Ни слова осуждения. Только и слышно было во все пятиминутное молчание, как всхлипывает и тихо-тихо икает невоздержный священнослужитель.
– Ну что же, – в конце концов произнесла сапсаниха, – придется отложить посвящение до завтра.
– С вашего разрешения, мадам, – сказал Балин, – быть может, мы смогли бы произвести испытание нынче ночью? Насколько я понимаю, кандидат свободен в передвижениях, ибо я не слышал, чтобы его привязали.
Услышав об испытании, Варт внутренне содрогнулся и решил про себя, что Балин не получит завтра и перышка от Баланова воробья.
– Благодарю вас, Капитан Балин. Я как раз сама размышляла об этом.
Балин заткнулся.
– Кандидат, вы свободны?
– О да, мадам, к вашим услугам: но испытание мне как-то не по душе.
– Таков порядок.
– Позвольте, позвольте, – задумчиво произнесла ее почетная светлость, – какое у нас было последнее испытание? Вы не припомните, Капитан Балан?
– Мое испытание, мэм, – сказал дружелюбный дербник, – и оно состояло в том, чтобы провисеть в опутенках всю третью стражу.
– Раз он не привязан, он этого сделать не сможет.
– Вы бы могли немного его поклевать, Мэм, – произнес кобчик, – конечно, в разумных пределах.
– Отправьте его постоять рядом с Полковником Простаком, пока мы трижды не прозвоним
