это, внучок, – ехидно заметила Вера Ивановна, – уж с кем поведешься… Ладно, давайте завтракать, да я пойду отсыпаться.
После завтрака Вера Ивановна спросила:
– Вы без меня тут управитесь? Пора бы уже салаты резать. Я часика в три поднимусь – помогу вам.
– Да, конечно, мам, иди-иди. У меня уже почти все с вечера приготовлено, – успокоила ее Люба.
Когда Вера Ивановна уже улеглась, к ней заглянула Люба.
– Мам, а вам зарплату не обещают дать до рождества? А то я растратилась, не думала, что придется в Москву ехать.
– Зарплаты скорее всего не будет, но ты не переживай, мы что-нибудь придумаем, – успокоила ее Вера Ивановна.
– Да, ты мне так и не сказала, Витек знает про Петра Ивановича?
– Не знаю. Мы с ним на эту тему не разговаривали. Но, скорее всего, догадывается. А что тут страшного? Он уже большой мальчик, поговорим с ним – он все поймет.
– В том то и беда, что уже большой, – вздохнула Люба. – Ну ладно, ты спи, а то Новый год не встретишь, придет без тебя.
– Любаша, вы форточки не открывайте пока, а то кошка убежит. Пусть привыкнет к дому, тогда уже… – в полудреме попросила Вера и Ивановна и провалилась в сон, как в яму.
Ей опять приснился тот же самый чудной сон с банкоматом, кошкой и деньгами. И опять кошка настойчиво закрывала ей рот лапкой и шипела:
– Молч-ч-чи, молч-ч-ч-чи!!!
Вера Ивановна проснулась с бешено колотящимся от страха сердцем.
– Наваждение, – пробормотала она, отходя от сна. – А может – предупреждение? – Явно, что неспроста второй раз снится один и тот же сон. И Вера Ивановна твердо решила до поры до времени никому ничего не рассказывать. Даже Надежде…
Первыми на своем стареньком Москвиче подъехали Лебедевы. Начали таскать из машины формочки с холодцом, поднос с еще дымящимся пирогом, банки с соленьями, напустив в дом, уже пропахший предпраздничными запахами: мясом, чесноком, салатами клубы свежего морозного воздуха. Оба высокие, стройные, молодцевато-спортивные. От их присутствия в доме сразу стало тесно и шумно. Если Сашок отличался тем, что за целый день мог произнести всего две фразы: «С добрым утром!» и «Спокойной ночи», то Надежда успевала говорить за двоих. За тридцать восемь лет совместной жизни Надежда приспособилась разговаривать с ним: сама задавала вопросы, и сама же на них отвечала, Сашку оставалось только отрицательно или утвердительно кивать головой. Гости разделись, и Вера Ивановна ахнула от невообразимо яркого лилового платья, очень подходившего по цвету к пепельно-седым, коротко, почти по-мальчишечьи остриженным волосам Надежды:
– Надька! Какая ты красавица! А я бы не рискнула такой цвет одеть. Ой, а стрижку какую сделала! Какая же ты неисправимая модница! Тебя хоть сейчас на подиум выпускай! – восхищалась подругой Вера Ивановна.
– Стараюсь, – с притворной скромностью ответила та, – боюсь, как бы моего красавца не увели из-под носа. Вон он какой орел у меня, правда, Сашок?
И тут
