это сало пилить – пилить ножовкой по дереву! И булку хлеба тоже пилить. Получаются куски по полтора-два сантиметра толщиной, и мы их запихиваем в рот и жрём! А бригадиром тогда – Никиты не было, где-то он был в другом месте – была девушка. Молодая, красивая, только-только закончила, видимо, строительный институт. Она даже по стройке всегда ходила в таком бежевом пальто, с меховым красивым воротником, может, из песца, и в шапочке такой. И она культурная была. И тут она решила зайти в станцию. Потому что станция молотит, фигачит, раствор не идёт, всё застыло, но кто-то внутри есть. А в двери окошко. Она заглядывает и видит, что два чувака, у которых на пружинках болтаются глаза, пилят сало и пихают его в рот. Она постучалась, а потом рассказывала: «Как только я начала стучаться, вот эти две рожи куда-то пропали тут же. Растворились». Там нельзя раствориться, но мы растворились. Не знаю, кто-то под насос, кто-то ещё куда-то. Потому что нам показалось – это уже мои впечатления – что мы-то не в растворной станции, а едем на поезде, едем домой, и кто-то вышел на ходу, и сейчас чья-то очередь из нас выходить и прыгать. И поэтому мы старались прятаться… Мы с Гольдманом потом и самогон гнали, и на ножах дрались – чего только в этой Саватеевке не было. Потом Гольдман ещё раз сделал лепёшки, а мне нужно было ехать с крановщиком – были такие краны на базе МАЗа 500-го. Ехать из Саватеевки в Ангарск, на объект, где тоже работали наши – строили роддом Ангарский, самый большой тогда и самый новый. Ну я в дорожку, Гольдман: «На». Я съел. В общем, водила чертыхался так! Ехать-то семьдесят километров, а он едет сорок кэ-мэ в час, а в горку десять кэ-мэ в час. Водила меня хотел в тайге выбросить! Потому что я вешался ему на шею, я его обнимал, я цеплялся за руль, пытался нажимать педали, дико хохотал, пытался выйти на ходу. В общем, исполнял такое! И когда мы приехали… А на том объекте нас встречал Антоха Вознесенский. Он говорит: «Пойдем раскуримся?» – Я говорю: «Какое раскуримся? Я от прошлого ещё не очухался!» – Ну вот…
Глава четвертая
Иван сидел в кресле и задумчиво изучал портрет Фрейда, периодически поглядывая на часы. Наконец послышались шаги, и в кабинет неохотно вошёл Авдеев. Иван встал ему навстречу, протягивая руку для приветствия:
– Добрый день, присаживайтесь к монитору.
– Да, здравствуете, – произнёс доктор, садясь за стол. – Извините, пробки.
– Ничего. Жмите «плей».
Авдеев клацнул мышкой, и на экране появилось изображение палаты. Владимир сидел на кровати, облокотившись спиной на стену, и увлечённо рассказывал о своей службе в армии. Иногда он замолкал, как будто что-то слушая, а затем продолжал.
– Выглядит, как беседа по телефону, – рассеяно пробормотал доктор.
– Хорошая версия. Давайте другую, – съязвил Иван.
Авдеев чуть тряхнул головой, отходя от удивления:
– Это… Разговоры с самим собой – частый признак шизофрении, насколько я помню. Так сразу диагноз не поставить…
– Мне
