мне удалось завести более-менее дружеские отношения. Вообще-то дружба в Школе не одобрялась. Предпочтение отдавалось паррингам*, но их вводили лишь после пятнадцатилетия. До этого дети, естественно, поддерживали близкие отношения другим образом. В основном дружили по принципу «против других», но я почувствовала личную заинтересованность в Ноэми. Видимо, потому что в отличие от других детей, допущенных до членовредительства, в этой девочке не было агрессии.
Она была младше и тянулась ко мне, считая кем-то вроде сестры. Ей, как и мне, здесь было хреново. Мы утирали горькие слезы друг друга, тоскуя по дому.
А потом D заставил меня отвернуться от нее. Друзья – это слабость. Особенно для лингвиста. Ради выполнения поставленной задачи он должен уметь предать все, что дорого. Поэтому, ничего дорогого у него и не может быть. В конце концов нас так настроили друг против друга, что, если бы не ментальный блок на убийство других людей, каждая из нас с удовольствием разорвала бы другую. Возможно, голыми руками.
Через шесть лет после начала обучения нашу группу отправили на полевые учения. Полгода ученики должны жить не за безопасными каменными стенами Школы, а под открытым ледяным небом, окутываемые солнечной радиацией, среди вечно бушующих вулканов. Здесь нас учили выживать. И убивать в состоянии невесомости.
Несмотря на постоянную занятость, я заметила, что в школьный купол мы вернулись уже без Ноэми. Я так и не узнала, что с ней случилось. Но ходили слухи, что одна из учениц во время «полевки» покончила с собой, разбив свой шлем. Она не смогла справиться с ненавистью, живущей теперь в ее душе.
Сэм сморгнула непрошенные воспоминания и посмотрела на Ирину.
– Как же ты смогла свалить из школы?
– Спряталась в транспортном отсеке во время пересменки. Ждала челнок с продуктами.
– Там же подачу воздуха включают лишь во время причаливания кораблей.
– Вот именно. В пятнадцать лет мозгов у меня особо не было. Я знала, что между поставками интервалы в две недели. А запас кислорода в скафандре – на восемь дней. Но решила, что мне повезет.
– Очевидно, ты оказалась права.
Ирина шумно выдохнула и хлебнула пива из бутылки.
– Да уж. Что-то там у них пошло не так, и один из грузовых кораблей пришел раньше на несколько дней. К тому времени я уже задыхалась. До сих пор трясет, когда вспоминаю.
– Но в целом ведь все удалось.
– Наверно. Но нормальным человеком все равно уже не стану. Сначала на нас надевают корону раздутого самомнения, вживляют ее в череп, а потом с плотью и кровью отдирают. Моя драгоценная, много лет лелеемая гордыня оказалась разорвана в клочья. Мы – никто. Мы служим народу, республике, СПЕКТРу. И только с не-людьми разговор короткий. А человечеству мы подчиняемся. Спасибо хоть, таких как Тоби теперь могу попинать изредка. А пять лет назад об этом не могло быть и речи.
