style="font-size:15px;"> Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдёт сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьёт его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошёл ещё немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
Осторожно, от дерева к дереву, от камня к камню, я стал удаляться от опасного места и, когда почувствовал себя вне выстрелов, вышел на тропинку и спешно пошёл назад к своему отряду.
Через полчаса я был на том месте, где расходились дороги.
Я вспомнил уроки Дерсу и стал рассматривать обе тропы. Свежие конские следы шли влево.
Я пошёл скорее и через полчаса подходил к Фудзину. За рекой я увидел китайскую фанзу, окружённую частоколом, а около неё на отдыхе наш отряд.
Местность эта называется Иолайза. Это была последняя земледельческая фанза. Дальше шла тайга – дикая и пустынная, оживающая только зимой на время соболевания.
Отряд ожидал моего возвращения. Я приказал рассёдлывать коней и ставить палатки. Здесь надо было в последний раз пополнить запасы продовольствия.
Глава 11. Сквозь тайгу
После короткого отдыха я пошёл осматривать тазовские фанзы, расположенные по соседству с китайскими. Аборигены Уссурийского края, обитающие в центральной части горной области Сихотэ-Алиня и на побережье моря к северу до мыса Успения, называют себя «удэ-хе»[72]. Те, которые жили в южной части страны, со временем окитаились, и теперь уже их совершенно нельзя отличить от манз. Китайцы называют их да-цзы, что значит инородец (не русский, не кореец и не китаец). Отсюда получилось искажённое русскими слово «тазы». Характерны для этих ассимилированных туземцев бедность и неряшливость: бедность в фанзе, бедность в одежде и бедность в еде.
Когда я подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на голове, он приветствовал меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалёку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на теле не было никакой одежды.
Фанза была старенькая, покосившаяся; кое-где со стен её обвалилась глиняная штукатурка; старая, заплатанная и пожелтевшая от времени бумага в окнах во многих местах была прорвана; на пыльных канах лежали обрывки циновок, а на стене висели какие-то выцветшие и закоптелые тряпки. Всюду запустение, грязь и нищета.
Раньше я думал, что это от лени, но потом убедился, что такое обеднение тазов происходит от других причин – именно от того положения, в котором они очутились среди китайского населения. Из расспросов выяснилось, что китаец, владелец фанзы Иолайза, является цайдуном[73] (хозяин реки). Все туземцы, живущие на Фудзине, получают от него в кредит опиум,
Две последние буквы произносятся чуть слышно.
Цай-дун – владелец капитала.
