теперь твоим телохранителем, мой юный король, лучшего не найти. А его отцу мы напишем письмо. Помнишь ли времена, когда герцог Нормандский был злейшим врагом франкского короля? Нынче же нет у тебя друга умнее и могущественнее герцога Ричарда.
– А Гуго? Ведь у него больше власти, чем у короля. И он силен. Он добр и мне нравится, отец верил ему и завещал опеку надо мной.
– Буду предельно откровенен с тобой. Гуго не предаст, он франк; Париж и всё, что вокруг от Орлеана до Санлиса, – его владения. И на него ты также смело можешь опереться в своей борьбе. Но знай: он – тот, кто сядет на трон после тебя.
– Выходит, он готовит заговор? – Людовик в испуге отшатнулся. – Но ведь вы только что говорили о надежном друге и опоре, соратнике в борьбе…
Карл успокоил его:
– Он и пальцем не шевельнет, чтобы занять твое место. За него это сделают другие.
– Кто же? Его вассалы?
– Те, кто любит силу и власть.
– Церковь! – вырвалось у короля.
– Тсс! – приложил палец к губам Карл. – Помни, у этого монстра, что ты сейчас назвал, могут быть уши, которые совсем рядом.
– Даже здесь, во дворце, в моих покоях?
– Здесь более чем где бы то ни было. Церковь ныне вовсе не духовный институт, как о том принято думать и говорить. Белое духовенство вершит политику, направляя власть, сжимая или разводя ее пружины в нужное время и направляя их усилия в требуемую сторону. Епископы заводят любовниц, устраивают заговоры, ходят в мирском, воюют, охотятся наравне с герцогами и графами. Сам папа частенько надевает светскую одежду и не отказывает себе в удовольствиях: бражничает за одним столом с князьями, не чуждается оргий, охотится, ходит на рыбную ловлю. Но не об этом сейчас речь. Ты молод, неопытен, вокруг уйма советчиков. К примеру, твоя мать…
– Она в тесной дружбе с реймским архиепископом, а он, как известно, пёс у ног Аделаиды, моей бабки, которую зовут «матерью всех королевств». Только не моего, – возвысил голос Людовик, – ибо мать рода нашего, отныне и вовек, – королева Бертрада, жена Пипина Короткого, и от нее пошли все монархи, которые зовутся Каролингами, а не Людольфингами! Я уже говорил, дядя, поэтому повторяю: они оба нападают на меня, заставляя вылизывать чашу с похлёбкой для империи. Но я король этой страны, и это моя родина! Эту землю оставил мне в наследство отец! Всю жизнь он воевал с Оттонами, не желая имперской опеки над страной. Так почему я не должен идти по его стопам? Почему франк должен ходить под германцем? Разве Верденский договор не упорядочил империю Карла Великого, поделив ее на Франкию, Германию и Италию? Отец совершал ошибки, – кто их не делал? – но в одном был прав: франкам не ходить в слугах у Оттона! Я готов с ним дружить, могу даже выслушать его совет, но подчиняться, быть его вассалом – никогда! Мой народ свободен, и я не позволю ему гнуть спину перед Людольфингом и его византийской родней. А если этот паук протянет свои лапы к Франкии, я пойду на него войной, как мой отец. Он ходил на Ахен к праху Карла
