вернуть на место. Но как?.. Ехать туда снова не представлялось возможным, причем по многим причинам. Попросить кого-нибудь отвезти реликвии на капище – тоже невыполнимо. Во-первых, начнутся неизбежные вопросы по поводу их происхождения; во-вторых, сделать это смог бы только кто-нибудь из местных – татар или телеутов, а их отношение к сим предметам предсказуемо и однозначно. Единственным человеком, который мог бы дать мне дельный совет, был Торбок, но он сошел на берег еще возле Юрги, отказавшись плыть в Томск. На прощание он все порывался сказать мне что-то, да не вышло. Теперь же я понял, о чем именно хотел говорить маленький телеут…
«Эх, Гриша, Гриша! Видать, не в добрый час привел ты актелгеров к священному месту Козыр-агаш. Думал, ученые люди увидят, восхитятся, может, наградят Торбока за приятность… А вот ведь что получилось. Один телгер – вор, другой – сам не знает кто! Укрыватель…»
Чтобы как-то отвлечься от дурных мыслей, я отправился на прогулку по городку. Благо осенний день обещал быть солнечным – что, как известно, в Сибири является большой редкостью. Я спустился на первый этаж просторного и пустого в это время купеческого дома и вышел на высокое крыльцо, опоясанное резными балясинами. Внизу, на последней ступеньке разлегся на солнышке веселый дворовый пес Брехун. Завидев меня, он радостно вскинулся и замолотил по ступеньке пушистым хвостом-каралькой. Вообще, собаки сибирские видом своим изрядно отличаются от российских. Они широкогруды, поджары, с лихо закрученными хвостами и густой, длинной – в вершок – шерстью. Головы лобастые, с треугольными ушами торчком. Окрасом чаще рыжие с подпалинами, иногда – чепрачные, с темной спиной и светлым брюхом. Сибиряки их называют лайки, вероятно, из-за их звонкого задорного гавканья.
Брехун почему-то сразу проникся ко мне доверием и принял в круг жильцов дома, который ему доверили охранять. Я спустился с крыльца и протянул собаке руку. Пес лизнул мою ладонь и вскочил, готовый следовать за мной, но я строго сказал ему:
– Сидеть, Брехун! Стереги дом. – И он, к моему изумлению, прекрасно понял и снова улегся на ступеньку крыльца.
Я вышел из ворот на довольно широкую улицу, носившую название Миллионной, и по скрипучему дощатому настилу не спеша двинулся в сторону торговой площади, что раскинулась возле пристани. Вчера, уставшие с дороги, мы с Горлановым толком даже не осмотрелись там. Теперь же мне представилась такая возможность, и грех было ею не воспользоваться.
Невзирая на ранний час по улице уже вовсю двигался разнообразный люд – деловитые приказчики, шустрые посыльные, дворовые девки, спешащие на базар, и целая туча всяковозрастной ребятни. Туда же, в сторону базарной площади, тянулись по середине улицы груженные товаром подводы и телеги.
Остановившись на краю базара, я купил у толстой тетки стакан каленых кедровых орешков и встал в сторонке, наблюдая за суетой в торговых рядах. Однако спокойное умиротворение мое длилось недолго.
Не прошло и пяти минут, как откуда ни возьмись
