Мать твою, тяни быстрее!
На счет пять тощий мешок был у меня. Через непродолжительное время Штырь с Дюбелем и пулеметом в обнимку скрылись за чердачной дверью.
А дождь поливал от души. Я промок до нитки, но мне было как никогда хорошо, свободно. Меня не ждала женщина, горячий очаг и сытный ужин, но была почти сухая кабина пилотов со свободным креслом, почти новый камуфляж, сухарики забытых времен и фляжка второго пилота с ароматным крепким напитком. И впереди была вся жизнь и весь мир, огромный и прекрасный. Таким, как Джокеры, Дюбели и Штыри, места в нем не было.
А мне было! И на мгновение мне показалось, что захоти я сейчас – раскроются на спине крылья, и я полечу между молний, утону в тучах и, может быть, увижу солнце, солнце, которое никто не видел после войны.
– Э-ге-гей! – заорал я в небо от избытка чувств. «Совсем у Толстого крыша съехала», – уловил я чью-то мысль, скорее всего Штыря, Дюбель жевал сало и о нем только и думал.
Ночь прошла тягостно и беспокойно. Ветер свистел через дыры, раскачивал утлую посудину, железо скрипело под порывами ветра, терлось о бетонный шпиль. Я метался в бреду на загаженном голубями кресле, и мерещилась мне та темная пелена, что ходит в доме подо мной из угла в угол, незримой сетью дрейфует по комнатам, и каждый раз после ее прохода что-то неуловимо меняется. И я силился понять что, но так и не понял. Одно я знал точно, попасть в сеть – верная смерть. Виделись мне в здании какие-то машины, и они работали – как-то неправильно, но работали. Ползали какие-то существа, мелкие и незначительные: тараканы, мокрицы, двухвостки? Не знаю, я не мог их разглядеть. И еще видел я, как по кабелям, откуда-то глубоко из земли, идут синие потоки энергии к неправильным машинам. Слышал шепот Штыря с Дюбелем, а потом видел их сны, и раздражало это неимоверно, и я ворочался, пытался найти удобную позу, а точнее, способ отключиться от всего этого и уснуть. Что за наказание – чувствовать присутствие других? Конечно, я и раньше не спал бревном, всегда чувствовал приближение опасности, но чтоб так… Утомительно это слишком! Коньяк поначалу вырубил меня почти полностью, пил я в своей жизни раза три-четыре, но вскоре хмель прошел, оставив сухость во рту и тяжелый вонючий запах. Умылся дождевой водой, скопившейся лужицей в днище. Светало. Ветер стих.
Пора в путь. Завязав веревку хитрым узлом, спустился на крышу. Этот узел показал мне в свое время Косой, любой вес выдержит, а как спустишься, резко дернешь, и веревка падает к твоим ногам. Просто и со вкусом, а то ведь никаких веревок не напасешься.
Я спешил к Хаймовичу, торопился похвастаться своими находками. Больше мне идти было не к кому. Мать пропала, когда мне было лет десять, а отца я никогда не знал. Может, и сгинул бы тогда вслед за матерью, если б не прибился к ватаге таких же, как я, бедолаг. Вместе мы излазили все развалины, вместе ходили к Хаймовичу, он уже тогда был мудр и стар, таскали ему свои находки, а он учил нас всему, что знал. Вместе ставили ловушки на крыс, вместе убегали от тварей, вместе на них нападали. Вместе ходили к проститутке.
А потом я вырос и стал Толстым. Конечно, я хотел стать ловким
