склонила голову набок и изучила артефакт. Сачита знала, что ужасающее создание может рухнуть в любую секунду, превратившись в судорожно дергающуюся массу искрящихся синапсов: дело было не в вере, а в нейрологии.
Монстр наклонился чуть ближе и даже не поморщился. Сачи обмочилась.
– Пожалуйста, – всхлипнула она.
Вампирша ничего не ответила.
Слова полились рекой:
– Простите меня! Я в этом не участвовала. Не до конца, понимаете? Я лишь аспирантка, аналитик, хотела собрать материал для диссертации. Знаю, это неправильно и похоже на рабство, и я все понимаю, и это… Уродская система, а мы – последние уроды, раз так поступили с вами. Но это была не я, понимаете? Я не принимала решения, появилась позже. Я здесь даже не работаю, только материал для диссертации собирала. И все! Я могу понять, как вы себя чувствуете и почему нас ненавидите. Я бы тоже ненавидела. Но, пожалуйста, пожалуйста, прошу вас… Я лишь студентка…
Прошло время, Сачита не умерла и даже осмелилась взглянуть на вампиршу. Та смотрела куда-то влево, за тысячи световых лет отсюда. Она казалась рассеянной, даже растерянной. Но они всегда так выглядели: их разум обрабатывал дюжины параллельных цепей одновременно и десятки перцептивных реальностей, таких же настоящих, как и та, в которой обитали люди.
Валери опять склонила голову набок, будто прислушиваясь к тихо звучащей музыке. Она почти улыбалась.
– Пожалуйста… – прошептала Сачита.
– Нет злости, – сказала Валери. – Не хочется мести. Ты не имеешь значения.
– Не имею, но… – Кровь и трупы. Здание набито телами и монстрами. – Чего вы тогда хотите? Пожалуйста, я все…
– Хочу, чтобы ты представила Христа на кресте.
Разумеется, как только образ появился, не представить его было невозможно. Сачита Бхар даже успела удивиться, когда конечности неожиданно свело спазмами, нижнюю челюсть напрочь вывихнуло из сустава, а тысячи кровавых ударов булавками вонзились в заднюю стенку черепа. Она попыталась закрыть глаза, но не имеет значения, какой свет падает на сетчатку, зрение ни при чем. В глубине мозга разум генерирует собственные образы, их отключить невозможно.
– Да, – Валери задумчиво щелкнула. – Я учусь.
Сачита умудрилась заговорить. Это был самый трудный поступок в ее жизни, но она знала – так надо, ведь он последний. И она призвала на помощь всю силу воли, остатки энергии и каждый синапс, который еще не получил команду на самоуничтожение, и заговорила. Потому что больше ничто не имело значения. Бхар действительно хотела знать:
– Учишься? Чему?
Она не смогла произнести вопрос до конца. Но мозг, горевший в пламени короткого замыкания, сумел выдать последнее озарение в статике, пожирающей все вокруг: «Вот на что похож „крестовый глюк“. Вот что мы с ними делали. Вот что…»
– Дзюдо, – прошептала Валери.
