style="font-size:15px;"> – Как ее зовут? – хрипло спросил он, не отводя взгляда от фото, когда наконец смог говорить.
– Кира Мечникова.
НИИ
Просторная, заостренная, из края в край уставленная стульями и столами аудитория была похожа на выпущенную стрелу, которая внезапно воткнулась в деревянную преграду. В торце помещения жутковатым выпуклым наростом сгрудились ступени, которые поднимались ярусами все выше и выше, пока не упирались в строгий, сизый и пустой, как в протестантской церкви, потолок.
Ступени, словно образующие мозг какого-то исполинского существа, были изломанными и неровными, а их горизонтальные грани, предназначенные для сидения, то и дело отклонялись от прямой линии. Раньше, до покраски, они были из светлого дерева. Должно быть, их хотели срифмовать с аскетичной, скандинавской обстановкой НИИ, но внезапный творческий порыв неизвестного дизайнера навсегда нанес им непоправимый урон – ступени выкрасили отталкивающей рыже-золотистой краской. На гранях «мозга» можно было сидеть, но только цепляясь крепко и постоянно меняя позу, иначе тело безнадежно затекало минут через десять.
Кира заглянула в аудиторию: у «мозга», сосредоточенно сопя, стоял профессор Стрелковский и стучал кончиком ногтя по шарику микрофона, висящему в воздухе. Этот полноватый активный пожилой мужчина с паутинками волос над глянцево-розовой лысиной постоянно легонько раскачивался, когда говорил. Казалось, еще чуть-чуть, и Давид Борисович оторвется от поверхности и полетит к потолку, как морщинистый воздушный шар.
Его тяжелое дыхание астматика, отдававшее то хрипом, то свистом, досталось ему от службы в армии. Тогда он несмышленым молодняком вылетел из своего первого института и отправился на передовую одной из многочисленных локальных войн тридцатых, чтобы вжиматься в окопы и уворачиваться от пуль. Первые, тогда еще не слишком меткие вражеские роботы шмаляли по солдатам короткими очередями. Одна из таких шальных пуль и задела Давида, пройдя шею навылет. Раны затянулись, но звук – это устрашающее дыхание смерти – остался с ним навсегда. Со временем звук обмелел, истончился и превратился в призрак, стал просто особенностью, которой сам Стрелковский почти не замечал.
Во время последних, но особенно жестоких войн тектонический разлом между Западом и Востоком окончательно разошелся. Кира хорошо помнила, как она об этом узнала.
Ей исполнилось восемнадцать. Она тогда еще не успела толком завести друзей после поступления в университет, поэтому встречала день рождения одна, гуляя по улицам в тонкой ветровке впервые после длинной холодной зимы.
В Москве остро пахло озоном и пылью, автомобили только-только начали переобуваться в летнюю резину и деликатно щупали сухой асфальт. В тот день объявили эмбарго на ввоз любых товаров и предметов с территорий западнее российских границ. И Кира даже не узнала бы об этом, если б не услышала, идя по Никитскому переулку, как двое в пиджаках и галстуках раздраженно обсуждают, что же им с этим делать.
Никто
