на сильный голод, передумал обедать и постарался как можно быстрее покинуть университет.
Когда они с Крестовским стояли, зябко подрагивая, на апрельском ветру в одних пиджаках во дворе университета и готовились сесть в разные машины, Игорь устало посмотрел на рыжего помощника. Тот через полупрозрачные очки-ассистенты быстро листал комментарии к только что прошедшему стриму.
– Ром, есть сигареты?
Крестовский удивленно посмотрел на президента сквозь светящиеся графикой стекла:
– Игорь Александрович, вы же давно бросили. Лет восемь как. И опять-таки… – Паблик-менеджер едва заметно указал глазами на зависших недалеко дронов, которые исправно продолжали снимать их в режиме наблюдения. – Сейчас у нас на повестке дня устойчивое развитие здоровья. Вам важно… кхм… соответствовать ожиданиям общества.
Соколов ощутил волну тошноты: сигареты были его слабым местом, с которым он не мог разобраться много лет, хотя давно не курил, а только мечтал об этом каждый раз, когда злился или нервничал.
– Да, ты прав. – Игорь поспешил отвернуться к черному автопилоту, который только что бесшумно подъехал к нему: он был похож на вытянутое острое веретено. Казалось, что авто почти парит над дорогой из-за утопленных в корпус колес. Двери машины распахнулись, обнажая уютный полумрак салона, в котором Соколову предстояло ехать в Кремль в полном одиночестве.
Машина хищно сглотнула его. Президент опустился в ее прохладные недра, как в болото, ощущая привычную боль в груди. Глядя в упор на красный огонек встроенной в автомобиль камеры, он тихо спросил:
– Как там реакции?
– Лучше, чем могли бы быть, – ответил Крестовский, не глядя на Соколова и все еще увлеченный чтением. – Как раз доделал для вас дайджест топовых комментариев – он на всех ваших девайсах. Продуктивного дня и до встречи.
Игорь кивнул, затем поднял руку. Автопилот закрыл двери и, рыкнув электрической имитацией мотора, утащил президента в холодное пространство промозглой весенней Москвы.
Технокарнавал
Каждый взгляд на часы делал Киру все мрачнее: она страшно опаздывала. Вот и сейчас она недовольно нахмурилась, увидев цифры «21:33» на полупрозрачной проекции над кухонным столом. Перепрыгнула через разноцветную кучу вещей, сваленных прямо на полу, и, наверное, в сотый раз за вечер оказалась перед зеркалом.
Кира попыталась еще больше одернуть темно-серое, с асимметричным вырезом, трикотажное платье, в меру узкое, чуть ниже колена. Оно выглядело вполне целомудренно, но все равно казалось ей удивительно пошлым – совсем не таким, как в магазине, где она схватила его за десять минут до закрытия. Оглянувшись на кучу вещей, девушка с сожалением нашла глазами любимую черную толстовку с рваными краями и огромным капюшоном.
«Все очень плохо», – широко улыбаясь своему отражению в зеркале, констатировала она. Кира скептично разглядывала аккуратные,
