человек шесть уголовников-воров, молодых, развязных, шумливых, но вели они себя вполне прилично. На полу сидел чернобородый, красивый крестьянин, шептал молитвы, закрыв руками лицо. Позднее он разговорился, рассказал, что его отец, дед, и прадед были огородниками, снабжали Москву овощами. Они старообрядцы. Их пятеро братьев. Живут вместе с родителями и своими семьями в одном доме. Содержат подсобное хозяйство, чтобы прокормиться. На рынок продукты не возят, самим еле хватает. Дети мал-мала меньше. Бабы домом и огородом занимаются, мужики на поле землю боронят, пашут, урожай собирают. Их всех разом арестовали и по разным камерам развели.
– За что?.. За что?
– Был бы человек, а статья на него всегда найдётся, – пошутил один из заключённых. Крестьянин заплакал.
Михаил лёг на нары, отвернулся к стене. Во рту стало кисло. Дело принимало нешуточный расклад. Но ему пока никакого обвинения не предъявили, значит рано сдаваться…
Утром принесли завтрак: пшённую кашу, кусок хлеба, два кусочка сахара, кружку кипятка. Михаил поел, прилёг. Открылась дверь.
– Купцов! – выкрикнул охранник.
Михаил поднялся, назвал своё имя-отчество. Так требовалось.
– На допрос, – рявкнул конвоир.
Михаила привели в небольшую комнату без окон. Посредине обшарпанный одинокий письменный стол, за которым сидит следователь. Под потолком яркая лампочка без абажура. Лицо у следователя красивое, широкий лоб, тёмные большие глаза, пристальный, немигающий взгляд. Одет он в прорезиненный военный плащ, на красных отворотах по одному ромбу – комбриг.
– Большая величина, – подумал Михаил, но тут же вспомнил, как сокамерники рассказывали, что для наведения страха следователи нарочно одеваются командирами высокого ранга. Плащ следователю был чрезмерно велик, значит, это – маскарад. Страх у Михаила пропал, он взял себя в руки, улыбнулся.
– Садитесь! – сказал следователь устало.
Михаил сел на табурет напротив него. Лампа освещала его лицо, а лицо следователя скрывалось в полутьме. Из этой полутьмы неотрывно смотрели на него несколько минут большие, красивые, холодные, тёмные глаза. Неожиданно следователь резко наклонился вперёд, словно хотел пронзить Михаила насквозь своим взглядом. Тот не выдержал, моргнул.
– Курите, – следователь протянул Михаилу папиросу из пачки, лежащей на столе, зажёг спичку, поднёс ему. Михаил закурил. Их взгляды снова встретились. Следователь обрушил на него лавину гневных слов.
– Так вот вы какой! Много о вас наслышаны! Все говорят, вы ярый, убежденный монархист, занимаетесь антисоветской агитацией, проявляете диверсионные наклонности.
– Это неправда, неправда! Никогда я не занимался антисоветской агитацией! К диверсионными наклонностями не склонен. У меня маленькие дети, мне их кормить нужно. Вы мою вину не доказали!
– А вы
