выжить среди диких зверей, алчущих твоей крови, потом среди соплеменников, алчущих твоего труда. Стихии истории и природы не оставляли времени для раздумий, и проще и понятней было одухотворить окружающий мир, перенести на него свою душу и жить в отраженном свете своего собственного «я», ибо так было легче.
Но силы, разбуженные нами, как лавина, несущаяся с гор, грозят поглотить наше тело, и в последнем пароксизме воли, перед тем как пасть в бездну биологической революции и стать неведомо чем, мы спрашиваем себя, что же это было – сам человек и его история.
Перед нами грандиозная задача. Нам придётся иметь дело с самым непостижимым творением природы. Мы должны подвергнуть сомнению мудрость веков, заново прочесть страницы прошлого и отринуть собственную гордость. Нам придётся найти и распознать свою вещественную суть и, исходя из нее, понять, что нас ждет, к чему следует быть готовым, от каких надежд надо избавиться и что в себе боготворить и холить.
Впервые вопрос о человеческой природе без ссылок на божественную суть прозвучал, насколько можно судить по летописям, в Древней Греции. Именно тогда началось изучение людского феномена. Платон с его визуальным определением человека, как живого существа, и Аристотель, приписавший этому животному общественный характер, по – прежнему главенствуют в нашем понимании себя. Главенствуют не в силу авторитета, не потому, что первые открытия, как первая любовь, и в зрелые годы держат в узде наши сердца, но в силу провозглашения очевидного. Нам никуда не уйти от того, что по Платону человек есть «… животное на двух ногах, лишённое перьев»[1], пусть современное описание биологического вида Гомо сапиенс отличается от предложенного им. Нам также никуда не уйти от общественности и разумности человека, впервые высказанной Аристотелем[2], потому что мы действительно таковы. И если с тех пор к последнему присовокуплено «… способное трудится»[3], то добавление это пусть и позволило уточнить наше происхождение, но отнюдь не добавило ясности.
За прошедшие с тех пор две с половиной тысячи лет мы не так уж далеко продвинулись вперед в понимании себя. Эти годы, по крайней мере, для наиболее действенной – западной – философской мысли прошли в диспутах по поводу сложных сочетаний в человеке души и тела. Юм, Спиноза, Кант, Гегель и многие другие обращались к предмету «человек», но свет их мыслей постепенно гаснет, как гаснет свет покинутого путником костра. Мы еще помним эти имена, но крайне редко кто может вспомнить название их трудов, не говоря уже о сути их учений. Взращенные на христианских молитвах, на боговдохновенной человеческой душе – детище Платона – они искали в человеке бога и не находили его. Пришедшие им на смену Фрейд, Сартр, другие апеллировали к тем или иным человеческим качествам, абсолютизируя их, но человек наяву всегда оказывался и глубже и сложнее. И нарастающая в современной философии словесная эквилибристика и религиозная ностальгия в полной мере отражают беспомощность царицы наук.
Апофеозом практической философии, призванной избавить людской мир от бед, явилось марксистское учение – быть может, наиболее цельное из всех научных теорий на наш счет. Общественное было поставлено во главу угла К. Марксом, для которого человеческая суть была следствием, прежде всего, экономических условий жизни. Кометой, несущей свет и смерть, ворвалось оно в свое время в земную атмосферу и на долгие годы погрузило человечество в испытание и этой идеи, и самих людей. Триумф и трагедия этого учения за неимением места не могут стать предметом нашего рассмотрения, но главный его итог, имеющий непосредственное отношение к предмету разговора, стоит упомянуть.
В падении коммунистического общественного строя, которым буквально еще вчера жила добрая треть народов планеты, мы должны видеть не просто неудачу одной из научных гипотез, но крушение величайшей мечты человечества о справедливости. О том, что стоит людям труда и доброй воли установить свою власть на Земле, как зло уйдет из этого мира и наступит новая счастливая жизнь. Эта мечта окрыляла умы и жгла сердца Кампанеллы, Томаса Мора и миллионы и миллиарды забитых замордованных человеческих существ на протяжении всей нашей истории. Под эту мечту подвел строгую «научную» базу Карл Маркс, стальную убежденность которого не могли поколебать его оппоненты. Великие Ленин и Сталин железом и кровью воплотили ее на одной шестой части земной тверди. И эта мечта не состоялась. Потому что, осуществив её и установив царство добра и справедливости, люди утратили еще более важные человеческие качества, которые делают их людьми, – живость ума и ярость сердца. Оказалось, что в борении страстей, в столкновении человеческих групп, подверженных тем или иным интересам, только и возможно олицетворение людей и наше движение вперед. Люди перестают быть людьми, когда становятся добрыми и равными, и Природа и диалектика отворачиваются тогда от них. Карл Маркс и Владимир Ульянов – Ленин осуществили величайшую мечту человечества, но мечта эта оказалась безжизненной.
Этот яркий пассаж приведен не в качестве примера цены философских ошибок, более губительных, чем ошибки политиков
Суждения Платона на самом деле намного глубже. По нему сущность человека – в вечной и бессмертной душе, вселяющейся в тело при рождении, которая восприимчива к знанию. В этом Платон видел родовое отличие от животного. На видовом же уровне по нему человек отличается от животного своими внешними особенностями. На основе этих отличий Платон сформулировал одно из первых определений сущности человека: «Человек существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях». В качестве курьеза сохранился анекдот, по которому Диоген (Синопский) на определение Платона «Человек есть животное на двух ногах, лишённое перьев», ощипал курицу и принес к нему, объявив: «Вот платоновский человек!» На что Платон к своему определению вынужден был добавить «…и с плоскими ногтями».
«Человек есть существо общественное», Аристотель, Политика.
По Аристотелю, чей авторитет до сих пор высок, труд – это не свойство людей, но удел рабов.
