не так, Игорь. Просто я вижу, что ситуация не столь проста.
– Не оправдывайся.
– Я не оправдываюсь.
– Оправдываешься!
– Если ты так считаешь, – я примирительно улыбнулся. – Вернусь к мысли. На фоне всего поддельного и наносного война остается чем-то подлинным, изначальным. Я не спорю с этим, Игорь. Но давай взглянем на ситуацию более холодно, с позиций наших элит, которых ты справедливо недолюбливаешь. Чем для них является эта война? Разве это не паровой свисток, через который сбрасывается внутреннее давление? Разве это не способ утилизировать сознательную, пассионарную часть нации? Людей, которые чувствуют связь со своей историей и готовы с оружием в руках бороться за то, что они любят. Разве война – это не способ расколоть недовольных и отвлечь людей от проблем? Ты сам прекрасно знаешь, что государство закручивает гайки. Политики в нашей стране практически не осталось. Корпорации, олигархи и государство подмяли под себя экономику. Надзор усиливается с каждым часом. Куда легче грабить общество и ограничивать личность под вопли о карателях, пока активная часть нации втянута в бесперспективную войну! Для населения эта война – такой же спектакль, которым подменяют реальность!
– Многое ли пассионарии смогли изменить до того, как уехали воевать?
– Все нулевые они стояли костью в горле власти!
– Даже если так, Макар. Напомни, когда ты в последний раз участвовал в организации, например… я даже не знаю… да любого политического действия? В твоем понимании, конечно. Я не хочу скатываться в шаблоны типа участия в митинге.
На пару секунд я умолк. Игорь смотрел на меня испытующе, как будто даже с издевкой. Признаться, я политические действия не то что не организовывал – я даже не мог припомнить, чтобы просто участвовал в чем-то подобном. Впрочем, признавать поражение я не собирался и уже отчаянно искал аргументацию, но Игорь не дал мне собраться с мыслями:
– Нет, Макар. Дело не в каких-то надуманных стратегиях борьбы с Левиафаном. Дело в нас: не жизнь такая – мы такие. Ты пытаешься прожить так, чтобы тебя не обманули. А потому и не совершаешь необдуманных действий и отвергаешь искушение быть подлинным. Ты боишься, что будешь смешон. Что кто-то внутренний – а может и внешний – снисходительно поцокает языком и скажет с укором: «Ай-яй-яй, Макар, как ты мог быть настолько наивен?» Понимаешь, о чем я? Ты жалуешься на подмену, но сам патологически не готов поверить в то, что есть что-то настоящее. Ты толком ни во что не веришь. А без веры тебе не на что опереться. Ты можешь только высчитывать оптимальную траекторию, двигаясь к кем-то заданным целям. Чужим целям, Макар.
– Ну что ж, не всем быть пассионариями, как и не всем быть подлинными, – я сказал это назло, в глубине души понимая, что Игорь говорит мне ту правду, признать которую мне не хватало отваги. – И все же я верю, что можно сдержать неуемные аппетиты элит. А также их тягу к тотальному надзору, контролю и слежке за гражданами.
– Кто о
