раз я взлетел лишь в июле, в конце того же месяца снова, теперь в составе звена. Вдобавок получен был приказ о присвоении мне старлея. Документы отправились наверх до начала лётных инициатив, и командир бригады, громко скрипя зубами, вручил мне новые петлицы с третьим кубиком.
В тройке мы ходили по инструкции, то есть по воздуху, но пешком. Повороты блинчиком, почти без «опасного» крена внутрь радиуса, взлетели-развернулись-домой. Я с бессильной тоской поглядывал с земли на учебные бои настоящих лётчиков, лихой высший пилотаж. В общем, всё то, что мне запрещено. Из-за болезненной подозрительности Подгорцева и ваниного разгвоздяйства меня обучили, по существу, лишь взлёту-посадке да грозному топанью по траве с «моторным» бормотанием и раскинутыми клешнями. «Если завтра война, если завтра в поход», парни помянут вражью маму неприличным словом и полетят показывать куськину мать вблизи… А я?
Со мной смирились. Ну, служит. Ну, как-то летает беременной уткой. Delirium tremens, он же белая горчка, вроде бы не проявляется. Но недоброжелательство командования осталось. Военлёт Бутаков выпал из привычных представлений о лентяях-обтекателях, внушал опасения, как знак беды. И беда не заставила себя ждать.
На посадку заходил древний И-5, когда «Чайка» из соседней эскадрильи выкатилась на полосу для взлёта, упёрлась слепым рылом в небо и рванула навстречу. Я с парнями из нашего звена у КП болтался. Словно по наитию, втроём повернулись к ВПП – взлётно-посадочной полосе. «И-пятый» судорожно газанул, попробовал подняться, но куда там… Скорость для набора высоты уже потеряна. Удар, взрыв, пожар, ошмётки в разные стороны. Мы, понятно, кинулись к полосе, а толку? Лётчиков вытащили потом. Маленькие, как младенцы, скрюченные. У одного только белые зубы торчат, губ-то и не осталось. У второго, садившегося, голову вообще не нашли – раздробило, видно.
Дальше, как водится, прибыла комиссия из Минска, началась обычная канитель: разбирательства, собрания, оргвыводы. Обо мне командиры слова дурного сказать не вправе. Ошибки причастных очевидны – наземного умельца, который флажком отмашку на взлёт дал, не глянув спускающуюся машину, пилота, погибшего на И-5, что дурой попёр на посадку, не посмотрев на лётное поле. Я вроде бы ни при делах, но каждая начальственная падла на меня косяки бросает. А в неофициальной обстановке говорят с матерком: если бы не мои выкрутасы, мать мою и самого меня во все дыры, были бы живы ребята… Логики – ноль. Но мне не легче.
Феерия с разбирательствами вылилась в открытое объединённое комсомольско-партийное собрание авиабригады. То есть практически всего личного состава, беспартийные только поварихи да малость рядового аэродромного персонала. Я не воспользовался комсорговой привелегией заседать в президиуме, в гущу забился, ветошью прикинулся, изготовившись не отсвечивать и громко хлопать при упоминании имени любимого вождя авиаторов и друга ботаников. И, быть может, отсиделся бы, но комбриг не стерпел. Ни к селу ни к городу решил по мне проехаться, никакого отношения к катастрофе не имевшему.
– … Не
