княгиня понизила голос, – портрет лежит, художник в Туле ему нарисовал с его слов. Так на портрете, Аксинья говорит, вылитая Дарья нарисована, Хохлова жена.
Сергей Иванович нахмурился.
– Аксинья говорит! Бабьим языком она своим мелет, а ты больше слушай. Ладно, пошли ему человека с запиской, пусть завтра прибудет, поговорю с ним.
Дворовый мальчик, посланный с запиской в Покровское, прибежав обратно, доложил:
– Барин Петр Сергеевич велели передать, что завтра к обеду будут.
На следующий день после обеда Сергей Иванович пригласил сына к себе в кабинет и, указав на кресло перед массивным бюро, тщательно прикрыл дверь.
– Счастлив тебя видеть, сынок, давно не радовал ты нас своим присутствием, – усевшись за стол напротив Петра, начал он, – но это я не в упрек – знаю, что усердно занимаешься делами. То, что ты порой в Туле шумному веселью предаешься, тоже знаю и тоже не ставлю в упрек – дело твое молодое, а наше стариковское дело жизнь в одиночестве доживать.
Петр смутился.
– Я явлюсь к вам в любое время, как только на то будет ваша воля, батюшка, – виновато сказал он.
– Моя воля, моя воля! – проворчал старый князь и не удержался, чтобы не попрекнуть давнишним грехом: – Можно подумать, ты о воле моей заботился, когда без нашего с матерью благословения в армию сбежал!
– И очень в том раскаиваюсь, батюшка, – серьезно ответил сын.
– Отчего же? – смягчился князь. – Ладно, не будем старое вспоминать. За то, что ты честно послужил отечеству, я тебя простил. Князь Долгоруков, приятель мой старый, прислал мне весьма лестный отзыв о тебе, поэтому знаю я, что ты честно исполнил свой долг.
– Вы и без этого могли бы не сомневаться во мне, батюшка, – холодно возразил Петр.
– Ну вот, и обиделся. Но ведь я отец, у меня сердце болит, а когда ты, воротившись из армии, столь странные слова начал говорить – что я должен был думать?
– Я говорил, что, только попав в сражение, понял, как это тяжело – лишать жизни себе подобных, тоже имеющих отцов и матерей. Разве следует считать человека трусом, оттого, что ему трудно убивать?
– Вздор несешь, – закричал старый князь, – разве не басурман, посягнувших на Русь святую нашу, ты убивал? И разве не силой меча так высоко вознесена Россия? Великий государь Петр Алексеевич первым делом дворянина считал военную службу. Что было бы со святой Русью, если б все, вместо того, чтобы бить врага, стали о нем скорбеть?
– Вы уже мне это не раз говорили, – устало ответил Петр, – и я отвечал, что Бог сотворил людей разными. Пусть мне претят ужасы войны, но тех, кого пьянит кровь врага, в мире много больше. Поэтому не оскудеет воинством земля русская.
– И слава Богу! – проигнорировав иронию, прозвучавшую в голосе сына, Сергей Иванович стукнул по столу кулаком. – Жалею я, что подобные мысли возникают у потомка князей Вадбольских, но пусть они останутся при тебе. Главное, чтобы ты всегда
