против всякого инаковерующего, всё же, не было. Это краткий пересказ нескольких записей, которые Алёша оставил в дневнике в те дни, когда обустраивал только что выкупленный строительный завод в будущий кинотеатр, название которому ещё не родилось в его сознании.
Алёша зашёл в квартиру стремительными и тревожными движениями, держа в охапке всё то, что он унёс из «Дружбы», когда ставил точку в её истории. От нервозности его шага плёнка подпрыгивала и даже развивалась в стороны, пока не была вместе со всем остальным взвалена на рабочий стол в глубине единственной спальной комнаты. Он щёлкнул лампу, и две бесформенные кучи прояснились в темноте: первая, находившаяся прямо перед Алёшей, состояла из киноплёнки, сверху которой лежали часть руки его и едва не сгоревший, успевший почернеть дневник; правая же куча была той, которую, как виднелось во тьме, Алёша, образовал, когда вернулся домой после срыва в «Дружбе». Отдышавшись от резких движений, он неспешно и с благодарностью поднял свою оторванную плоть и возложил её на правую горку, состоящую из других оторванных, отбитых и просто потерянных им частей своего тела во время приступа ярости: там была часть его ноги, потеряв которую он теперь хромал; там же был и кусок его головы, загадочным образом им потерянный, и, наконец, его рука. Они возвышались на куче гораздо крупнее и составляли её вершину – а там, в прослойках Алёшиной плоти, были видны те потери, след от которых сейчас невозможно было разглядеть на самом Алёше из-за его костюма, пускай и повреждённого. Стало понятно, что подобная башня могла быть результатом лишь длительного и упорного труда, и никак не была итогом того, чем кончилась премьера прошедшим вечером. Казалось, что там были годы Алёшиной кропотливой работы. Но, как уже упоминалось, он был не из вспыльчивых. Что он делал с собой и как – вопрос без ответа.
Ярким светом зажглась ванная комната. Алёша степенно подходил к зеркалу и смотрел в отражение своих глаз. Он продолжал совершать шаги, не отводя взгляда. Уперевшись телом в умывальник, он глядел на своё лицо почти что вплотную: всё белое в нём, стоило лишь посмотреть, как становилось чёрным, а всё черное вокруг мигом превращалось в белое. Не дав никакого предупреждения своему отражению, он расколол его резким, сильным и целенаправленным ударом сжатой руки. Он бил, закрыв глаза, одной рукой, а затем другой, дробя своё мрачное от боли лицо на осколки стекла. Нанеся ещё несколько ударов, Алёша открыл глаза и выдернул самый заострённый кусок из зеркала, после чего другие его части рассыпались на пол с треском, где он оставил их лежать. Удерживая добычу, Алёша вновь сомкнул в отражении стекла свой тяжёлый взгляд и, прождав так несколько секунд, направился обратно в комнату.
Пластилин, крепко обхватив осколок своей рукой, вспорол рубашку, ограничивающую его в движении. Он уселся на кровать в видимом раздражении и даже страхе, и просидел так несколько минут, прежде чем перевести внимание на кусок зеркала в беспалой ладони. Наконец,
