входящих). У очень возбуждённых больных приходится иногда вместо постели ограничиваться соломой, но тогда последнюю надо тщательно осматривать, чтобы не попалось в ней твёрдых предметов. В случаях повреждения кожи эти места необходимо перевязывать, и тогда на некоторое время, пока это нужно, больного пеленают мягкими бинтами, делая обороты вокруг головы, плеч и груди.
Приходится прибегать к помощи надсмотрщиков: эти люди должны по возможности незаметно, под предлогом, например, растирания, приблизиться к больному и овладеть им, но при этом надо принять все меры, какие возможны, чтобы ещё сильнее не взволновать его. В таких случаях всегда имеется опасность повредить суставы, а потому при связывании надо пользоваться мягкими тканями и делать это осторожно и ловко».
Сами понимаете, при таком подходе работа медикуса с пациентом массовой быть не может. Только штучная, только эксклюзив. И подход, практикуемый Сораном, необычайно гуманен, особенно по тем временам.
«Иные врачи предлагают держать всех без исключения больных в темноте, не принимая во внимание, как часто отсутствие света раздражает человека, не соображая, что темнота ещё больше омрачает голову, в которую как раз обратно требуется внести свет…
Некоторые, например Тит, проповедовали голодный режим, забывая, что это вернейший способ довести больного до смертельной опасности и помешать применению других средств, например гимнастики.
Врачи, сравнивающие умалишённых с дикими животными, укрощаемыми голодом и жаждой, должны сами считаться умалишёнными и не браться за лечение других. Исходя из ошибочной аналогии, они предлагают применение цепей, совершенно упуская из вида, что это наносит тяжёлые повреждения и что гораздо легче и целесообразнее удерживать больных руками, чем тяжестью оков».
Судя по всему, Соран внимательно изучил многие труды, касающиеся лечения помешательства, и многое испытал на практике, после чего у него возникли определённые сомнения в пользе некоторых рекомендаций. Мол, рассуждать можно красиво, а вот когда дело доходит до применения… Так, он отказался от идеи Темизона поить сумасшедших допьяна: дескать, у них и своей дури достаточно, а вы ещё и вином усугубляете, так и до мании недалеко!
К использованию музыки Соран тоже подходит с осторожностью: мало ли что Асклепиад, Ксенократ и Темизон считали живой и нежный фригийский ритм подходящим для меланхоликов, а воинственный дорийский – для склонных к нелепым выходкам и взрывам ребяческого смеха! Это всё хорошо, но вот звуки флейты, которые и здорового-то порой раздражают, больного вообще могут привести в бешенство, будь она хоть тысячу раз из чемерицы! Это он ещё шотландских волынок не слышал…
Советовал Соран не перегибать и с лечением пациента путём пробуждения у него сильных чувств – к примеру, любви. Предостерегал: мол, любовь сама по себе страстна и может подстегнуть развитие мании. Был, говорит, у меня один пациент
