чаёк, чайничек мой любимый, где же ты. Александр сегодня изволит быть поздно. Вчера до полуночи кого-то тут укатывал, важный заказ, не государственный, конечно, хотя чем фикс не шутит. Сегодня будет отсыпаться, а она за старшую. Он так сказал.
Первая барышня была сразу понятна, на один щёлк. Длинноволосая, светлая, почти прозрачная, «ах, ну я не знаю, с кем мне остаться, то ли с ним, то ли со вторым, а квартира, а долги, как же быть, как быть». С этими Лада давно научилась справляться по классике, «а теперь представьте себе, что будет через пять лет, если а, если б, если в, достаточно, спасибо, снято!». Конечно, фокус был не в мужчинах. Он вообще не там, где его регулярно ищут. Но объяснить это трудно, показать куда проще.
Второй случай был посложнее, повзрослее, полысее, попечальнее. Тут пришлось, как мрачно шутил Александр, работать «от могильной плиты», лет эдак на 50 в глубину. Ну зато там уже и невыплаченные долги отца не выглядели причиной, да и претензии к жене смотрелись совсем по-другому!
Третий… впрочем, где шеф? Ближе к пяти Лада очнулась от очередного рабочего транса и взглянув на часы, кинула в телефон осторожное «Всё ли в порядке?» и ушла с головой в следующего клиента.
– Вам пакет, – крикнул от двери курьер, и она не успела даже выглянуть, как он уже скрылся. В восемь, уже закрывая за собой дверь, она зацепилась глазом об этот аккуратный пакет в желтой обертке, без опознавательных знаков, и, чтобы за ножницами далеко не ходить, нетерпеливо рванула уголок зубами.
На первом фото она стояла рядом с высоким мужчиной в очках, тот держал на руках карапуза, она махала рукой карапуза в кадр, все они счастливо улыбались.
На второй с тем же мужчиной они сидели за рулем, наверное, яхты – розовые рассветные лучи, стальные поручни, белый пластик, пронзительно синее море вокруг.
На третьей она сидела у ночного окна, с каким-то маленьким тоненьким беленьким ноутбуком, смотрела в стекло на своё отражение, была старше лет на пятьдесят: седая, в морщинах – и явно отчаянно счастлива.
На четвёртой сам Александр, еще более загорелый, чем обычно, стоял где-то на горном перевале с трек-палками в руках и делал мерзкую рожу в камеру.
За последней лежала записка:
«Победителю (м) ученику!
Наконец дошли руки до плёнки, где мы тот раз фоткали друг друга на спор.
Я в Непал, не поминай лихом.
Не вздумай дальше снимать, зачем время зря тратить!
Ключ от студии оставь у наших Паспорту.
Побеждённый (м) учитель».
На обороте была еще одна беглая приписка:
«Нужны будут фотки твоих Букеров – заходи на огонёк.
А не вернусь совсем, так зеркало тебе в помощь».
В приоткрытую дверь залетал холодный ноябрьский дождь и отчаянно мёрзли ноги. Но Лада всё стояла и перебирала, перебирала эти фотографии, раз, два, три, четыре, три, два, раз, перечитывала и перечитывала записку. И не замечала, что из глаз давно текут слезы, а по лицу расползается лукавая и торжествующая – улыбка.
