к врагу, вёл антисоветские разговоры, придавался панике, проявил трусость при обороне госпиталя. Да ты понимаешь, что за такое я тебя прямо сейчас шлёпну!
– Это полнейший бред капитан! Мы воевали геройски, до последнего патрона. И если бы не наши командиры, лежали бы сейчас в земле сырой. Так что все ваши признания – это своего рода поклёп!
Капитан, сжав кулаки, злобно выдохнув, произнес:
– Понятно! Сотрудничать не будем, значит. Ефрейтор, давай-ка всыпь ему как следует, чтобы до печенок дошло!
Сидя на своём месте и закуривая «Беломор», Зубов наблюдал картину крайней жестокости. Этот ефрейтор избивал подследственного как мог. Истязания продолжались минут восемь, пока следователь не дал отмашку:
– Ну, хватит, хватит. А то сдохнет, ещё. В камеру его давай! Продолжим после!
Они оттащили моё тело в камеру и бросили как навозный мешок на пол.
Следственные мероприятия продолжались около месяца, а я так и не подписывал их липовое признание, дабы не осквернить свою честь. В начале декабря 1941 года, меня снова вызвали на допрос. Мне, честно признаться уже надоели эти унижения и постоянные пытки, и я решил подписать всё, что они требуют.
Меня привели снова в кабинет для дознания, но к моему удивлению там сидел совершенно другой человек.
– Я старший майор госбезопасности Яковлев… – представился он… – теперь я ваш следователь!
– Здравия желаю, гражданин майор! – стоя у его стола, поприветствовал его.
– Мне поручено известить вас, о том, что ваше дело закрыто, за отсутствием состава преступления. Вам выдадут вашу форму и личные вещи. Дело обстоит следующим образом: враг рвётся к Москве, и наша задача не пустить его в столицу. Всё это приведёт к большим жертвам. И тут уже основная задача ложиться на тебя. Сам знаешь, что армия без медицины ничто, поэтому мы даем тебе свободу. Ты и вся ваша мед служба должны вернуть в строй всех, кто получит, какие либо увечья, для дальнейшей борьбы с фашистами. Так что ты свободен сержант! Подпиши только, эту бумагу! – убедительно призвал он, пододвигая лист.
Растерявшись от слов Яковлева, я пристально вглядывался в этот документ.
– Да не бойся, подписывай! Это не признание, а твое освобождение! – ехидно, сказал он.
Закованный в наручники, я дотянулся до чернильницы, и, взяв в руки перо, подписал данный документ.
– Ну, вот и всё, Петровский! Свободен! Дежурный! Увести! – подшивая, подписанный мною к делу лист, сказал он.
– Спасибо гражданин майор за доверие. Я сделаю все, что от меня зависит! – ответил я, и проследовал к выходу.
– Ну, вот и ладушки!
Следуя по коридору, я пытался взять в толк, задавая себе вопросы: «для чего всё это? Свои же считают тебя предателем, когда я ничего не совершал. Избивают, истязаются, выбивая признание, а потом выпускают на свободу? И теперь, когда враг подошёл к стенам Москвы, ты сразу становишься нужным? Я этого не понимаю!»
Мне выдали новую
