мечта о Большой Игре становится еще пламеннее, азарт – еще острее! Ведь это какой поединок предстоит, какая борьба! Не бумажная, где кляуза прет на кляузу и до правды не докопаешься, пока господин князь не треснет кулаком по столу и не прикажет: делать так!
Косолапый Жанно – чрево для поглощения пищи, оснащенное скрипкой и умеющее складно изъясняться. Маликульмульк – философ, никак не способный расстаться с минувшим веком и с минувшим миром; мир этот забавен, но сильно смахивает на гравюру с характерами, как у Молиера: вот щеголь Припрыжкин, вот кокетка Прелеста, вот корыстолюбивая актерка Бесстыда, вот резонер Старомысл. Иван Андреевич – начальник канцелярии, у которого в голове скоро не хватит места для всех разногласий между Рижским замком и магистратом, древних и новорожденных.
Но близится ночь, когда на сцене появится господин Крылов, огромный, бесстрастный и неумолимый. Он сядет за стол, сорвет обертку с непочатой колоды, пропустит ее в ловких пальцах, соберет на нее общее внимание – и сражение начнется…
Однако прежде всего нужно сходить в «Петербург». Каждый день там обедать – никакого жалованья не хватит, но именно сегодня можно и нужно. Ибо кто-то из господ, сбежавших из «Иерусалима», может там оказаться.
В «Петербурге» у Ивана Андреевича завелся приятель – повар Генрих Шульц, он же Анри Шуазель. И никак невозможно понять, то ли он природный француз, который, скрываясь от каких-то недоброжелателей, притворяется немцем, то ли прекрасно обученный кулинарному ремеслу немец, которого выдают за француза, чтобы привлечь едоков. Этот Анри-Генрих был нужен Маликульмульку еще для одного дела – давно следовало заказать большой пирог, чтобы на деле проверить замысел новой пиески.
Маликульмульк посмотрел на стоячие часы, и они тут же, заскрипев и застонав, пробили час пополудни. Он, не подумав, встал – и несколько канцеляристов также бойко поднялись с мест. Переглянувшись, они несколько сконфузилась и сели.
Уж более полугода прошло с того дня, как изволил опочить император Павел Петрович и, соответственно, бразды правления взял новый государь. А все еще чиновный люд хранил испуг перед покойником и продолжал выполнять иные его несообразные распоряжения. С чего-то Павлу пришло на ум, что вся Россия должна обедать в одно время – в час. С ним не поспоришь, и светские дамы, которые, может, к часу только просыпались после бала, тут же шли к обеденному столу. Александр Павлович садился за стол не ранее двух, и все шло к тому, что он будет, как принято в Европе, обедать около пяти. Голицынская канцелярия тоже отправлялась обедать в два, как и сам князь. Однако стоило Маликульмульку встать – и старая память ожила.
Но сидеть до двух в канцелярии он не хотел. Лучше сбежать заранее, а то пришлют кого-то из слуг звать к княжескому столу. Голицын в Казацком и в Зубриловке привык, что стол накрывался на три десятка кувертов, и в Рижском замке ему недоставало сотрапезников, говорящих исключительно по-русски.
В «Петербурге» останавливалась богатая публика,
