твёрдые намётки о дальнейшей учёбе, профессии, что она думает по этому поводу? За последние пару лет кем только она не хотела стать.
– Она сейчас много читает. Ну, просто запоем читает классику. Недавно мне сказала, что думает о журналистике. Завела толстенную тетрадь и пишет, пишет, пишет в неё; говорит, улыбаясь, что это «Заметки юного подсолнуха от восхода до заката».
– Вот видишь! Она творческий, думающий человечек, всё будет хорошо, Елена.
Елена с нежностью провела по колючей щеке мужа.
– Останься дома, Толик, не испытывай судьбу, нужно себя поберечь. Мы в храм сходим, тебе станет легче…
Марголин, отводя глаза в сторону, спустил ноги на пол.
– Я хотел бы, но сегодня никак, без меня будут сорваны планы многих людей. Мои бы подождали, но чужие не могут. Потерпи, вот-вот начнутся новогодние сатурналии, мы отключим телефоны и улетим на Дон. Я уже весь там, в вашем тёплом доме у реки.
– Я сказала Насте о наших планах, она плясала от радости. Сказала, что ей очень хочется увидеть бабушку и дедушку, дядю Колю, тётю Полину и дядю Виктора, а ещё, что ей хочется поездить на тихой грустной кобыле дяди Виктора, поиграть с козочками. Какой она всё же ребёнок! Весь сегодняшний день решила посвятить походам по магазинам, купить подарки для всех родственников, список составила длиннющий. А сегодня вечером у них объединённая школьная дискотека старшеклассников. Раз вопрос о поездке решён, и мы его больше не обсуждаем, звоню тётушке, буду просить её, чтобы она в январе переселилась к нам, присмотрела за нашими животными.
– Замётано. Я сам позвоню ей, – ответил Марголин, целуя жену. – Я в душ, после только стакан крепкого чая.
– Может, всё же останешься?
Марголин в ответ только качнул головой отрицательно.
– – —
Пожёвывая жвачку, Антон вяло поздоровался, отвернулся и, ничего не спросив, выехал со двора. Марголин скривился: по машине витал сладковатый запах его парфюма. «Обливается он, что ли этой мерзостью?» – раздражённо приоткрыл он окно. Ему почудилось, что пахнет и алкоголем, он хотел спросить об этом, но передумал – напрягаться не хотелось, да и ответ, конечно же, был бы отрицательным.
Он опустил спинку кресла, закрыл глаза, прилёг, думая о том, что их непростые отношения с Антоном после вчерашнего инцидента с Суховым в подъезде, где он оказался свидетелем его показательного фиаско теперь разладятся окончательно. Подумал он об этом равнодушно, чувствуя сейчас к родственнику холодное отторжение, говорить ни о чём не хотелось, но думы не оставили его.
«Не смогу я этот напряг выдержать, не смогу. Надо поставить точку, – думал он – Забот полный рот, а здоровья мне его присутствие не прибавляет. Его жизнь – это его жизнь. Пусть живёт, как знает, сам проходит свой путь, а у меня больше нет желания, да и сил, куда-то направлять его. И какой в этом смысл? Он
