оту. Очнулась уже тут, в холодном неприветливом Галдрейне.
– Яська быстро воду неси, что застыла?! – Кликнула мне Ниха, выглядывая из зала. Я отвлеклась от своих дум и, ухватив два тяжеленных деревянных вёдра, понеслась к колодцу.
Ниха владелица таверны, такая здесь одна на многие километры и приезжих всегда толпится немало. Кому лошадей кормить, кому припасов купить, а кто просто хочет отоспаться после своих походов в Пустошь, а золота на отдельный домик нет.
Я споро набрала воду и понеслась на кухню, попробуй не будь расторопной, или еды лишат, или спать не дадут.
Появилась я тут вся такая красивая, в облегченных джинсах, из–за которых, собственно, и надела стринги, чтобы попа круглым орехом выделялась. На ногах босоножки с красивыми камешками, тонкая маечка на бретельках, сумка в которой множество милых женскому сердцу мелочей. И стою я, значит, вся такая на дороге, а на меня несётся отряд стражников, обход границ у них был. Не знаю, как они меня сразу не прибили от греха подальше, мало ли нечисти по границе ходит. Но мне повезло, старшим в отряде был дядька Миха, он то и решил до выяснения отвести меня сначала в поселок к старосте.
Связали меня, накинули тулуп и повезли. Не знаю, как я не сошла с ума в первые часы, как вообще не рехнулась в первые дни.
Домишки в поселке небольшие из тёмного заговоренного дерева, поселок обнесен высокой стеной с вышками. Люди в странной одежде, мужики брутальные в доспехах и с мечами. И я понимала, что это не сбор ролевиков или реставраторов, а самое настоящее средневековье.
Староста меня каким–то камнем проверил, который сверкал и искрился как порванные провода и сказал:
– Живая баба, чего ее ко мне притащили?
– Так на дороге стояла, в непотребном виде, что с ней делать теперь Сах?
– Ты дева, чья будешь? – спросил староста.
– Не помню, – только и смогла я сказать.
– Ну что ж, – староста спрятал в шкатулку камень, – и такое у нас бывает. Может, отбилась от своих, а нечисть памяти лишила есть тут такие. Выбралась живая и то ладно.
– Так куда ее? – настойчиво спросил Миха.
– В таверну Нихе отведи, та давно ноет, что рук рабочих не хватает, охотники, да райды всех девок опять растащили.
Миха ухватил меня, за тулуп, который все еще был на мне и потащил вон из дома.
На Земле лето, а тут поздняя осень, ветер пронзительный, сырость, голые деревья, кое–где наледь и грязный снег. И я в босоножках и тонких штанишках…
– Ты главное, не робей, – поучал меня Миха, – Ниха она баба справедливая, но больно скорая на расправу. Под горячую руку ей не попадайся, а то хлипкая ты больно, сметет и костей не соберешь. У нас тут, все по–простому, работай и будешь есть и спать в защите. Лентяев тут не терпят, Пустошь рядом и праздный ум быстро одержимым становится. Мужикам не доверяй, все тут проездом, обрюхатят и бросят, так и знай. Ну а со всем остальным сама разберешься.
Миха словно чувствовал за меня ответственность и сделал больше, чем от него требовалось. Даже сумку мне вернули. На границе люди суеверные и трогать того, кто смерти избежал и из лапы нечисти вырвался, считалось плохим знаком. Хотя и ворья тут хватало и "разводил" всяких, кто только к границам не съезжался, чтобы быстро разбогатеть. Только поселок небольшой и долго тут не задерживались, стараясь добраться до Рейна, городка, что в дне пути.
Я тогда удивлялась как так, ведь и одежда у меня другая и внешне я от местных отличаюсь, невысокая, да светловолосая, с серыми глазами, но, когда прожила несколько месяцев и через таверну прошлось немало людей и нелюдей, поняла, ничем в принципе не выделяюсь. Уши простые недлинные, зубы не торчат, глаза красным не светятся. Живая баба, как сказал староста.
Первые недели мне было тяжело. Я рыдала в подушку, набитую соломой, и проклинала свою судьбу, а еще символично сожгла свои трусы, ведь это они во всем виноваты, даже полегчало немного, отомщена.
Работа была тяжелая, нудная. Я помогала на кухне нашей поварихе Айне и мыла полы в общем зале. До разноса подносов постояльцам и едокам меня не допускали больно слабая я для такой работы. Ели тут целыми корытцами, и посуда сплошь деревянная, да железная, такая сама немало весит.
Не скажу, что я была изнеженной или ленивой, но цивилизация все равно накладывает свой отпечаток, не привыкла я впахивать с раннего утра до поздней ночи и есть что придется. Зовут меня Ярослава, местные сразу стали звать Яська.
– Больно мудрёное имя у тебя, как у аристократки, – хмыкнула Ниха, когда принимала меня на постой, – и руки нежные белые и ногти, что посуда в эльфийской лавке, блестят. Но раз не помнишь, откуда ты, так значит будешь Яська, кормить тебя тут за красивые глазки никто не будет.
Через месяц мои красивые
