Ксан Иваныч мелко заморгал ресничками, и сказал простую, но эффективную с точки зрения дружбы, вещь:
– В Лангре, где мы будем ночевать, заказано. Всё вроде бы! Ничего не отменяется. А вот у нас может там, …в Париже что-то проявиться. Ну, может на день, на другой, на день в Париже больше задержимся вдруг. Ну, насчёт Брюгге там… Позже станет ясно.
Бим: – А ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее. Якорных точек… мы знаем. Дни знаем. Чё хотим в Париже? Почему идёт изменение якорных точек?
Бим чрезвычайно боится новых изменений в маршруте.
А Ксан Иваныч с самого начала путешествия крутит маршрутом в свою пользу с учётом интересов прежде всего своих, не забывая при этом Кроху-Малёху, а также – вот же польза канцелярских привычек – и главную якорную точку в Ростоке, где уже заказаны и оплачены места в пароме до Хельсинки, которые стоят дорого. Обмен билетов чреват штрафами, которых никто не желает, соответственно, вся компания теперь на крючке пароходной компании и Ксаниванычевых планов.
А двое взрослых балбесов вроде бы и как бы едут на правах молчаливого балласта. Никакой справки на предмет хотя бы ограниченного употребления толерантности им не выписано, и вмешиваться поэтому они не должны бы вообще.
Вслух, разумеется, о последнем никто не говорит, ибо в роли злых Соединённых Штатов тут выступает Ксан Иваныч и он пользуется чудесными свойствами двойной морали на всю катушку.
– Не идёт пока!!! Невозможно.
– В чем хитрость изменения маршрута? – настаивает Бим.
– Не идёт изменения пока.
– Прижучили! – ярится Бим.
– После скажу. Рано ещё говорить.
Ксан Иваныч пошевелил челюстью и мотнул головой с такой явной неохотой отчитываться, будто он привязан к табуретке, а табуретка прибита к полу, а пол в том самом кабинете, где не так давно он лично измывался над врагами. А теперь власть переменилась, и он уже собственной персоной, слегка поблекший и пощипанный, на допросе перед недавними товарищами-чекистами, которые как-то сумели отбриться, а он взял, да как дурак попался. Причём по фальшивому навету от теперешних допросчиков, которым и без допросов всё и так ясно. И они даже могут добавить немало придуманной художественности в его куцые отговорки.
– Что это ещё за мадридские тайны? – поинтересовался Бим, собираясь усилить фразу упоминанием двора в мавританском стиле, по которому елозят распутные фрейлины с незаконными чадами: эти – кто в коляске, а кто и в подоле.
Кирьян Егорыч – вот же фрукт – взял и бимовский сценарий попортил. Мадридский двор он автоматически заменил «отхожим местом», не забыв упомянуть, что королевские какашечки-то там не простые, а с вензелями, и что принцессы ради поддержания любви к ним принцев и в виде особой привилегии вообще не какают. Причём, пахучее место действия он умудрился вставить в чужую
