p>
– ШБ… – закончила она в приятном томлении. Всё-таки второе. Вот и объяснение этой странной таблицы для зрения, любимая моя. Объяснение может быть хоть сссссссссссссссссовершенным, хоть с недостатками, хоть с интеллектом Запада, как у Весов, хоть с раскрепощённостью Востока, хоть с открытым механистическим умом и горячим сердцем, как у Близнецов, хоть с сухими числами, выскребанными ножом на голени и со влажными глазами-озерцами, как у Водолея, когда он слышит это объяснение, любимая, и то, как ты рассуждæшь о заснеженном ясене, под который ты положишь трупик нашего младенца и укрœшь его мхом. Никакого аборта, любимая, не будет! Не позволю! Особенно в день мœго рождения! Что за символика смерти такая?! Очередной твой красный день? Наш всего лишь триста седьмой день из заведомо бесконечной войны? Но я не Мардук, а ты не Тиамат. Мы же оба были мертвы. Никакой бесконечной войны, моя юная Руфь!
Песочный Брат нанёс Звёздной Сестре десятый удар плетью и сказал:
– Ударов будет двенадцать – для твоего же большего блага! Если тебе больно, сделай вид, что они идут в обратном порядке. Конечно, проще с мертвецом тебя закутать в один саван, но я не хочу слыть банальным резонёром. Я ведь не просто средний бес, я сам – Дух Обличитель и Первый Маг на этих камнях и цветах! И я хочу тебя любить!
При слове «маг» Звёздная Сестра стала болью. Да, любимая, именно болью, болью моей и болью чужой, в которую превращалась Аня, когда грустила на берлинской станции, но про ромашки Ани и про несбывшуюся оттепель Звёздной Сестры я расскажу чуть позже, а пока традиционное начало про… 3… 2… 1… да, никакой войны между нами, только вместе и против других, бесконечно и против врагов. Даже упав, мы станем разрубать лодыжки врагам, а оставшуюся от них железную бронь мы будем присобачивать куда-угодно, да хоть на голень Даниилова истукана, неважно, я не судья иудейский, чтобы решать. Но врага мы убьём. И тёплую печень Прометея мы выклюем сами. По смерти Иисуса вопрошали люди многœ, но мы уже знæм ответ на главный вопрос. Линейного времени нет. Одно круговœ. Но и это не значит, что всё повторится. Не такая мы персона, любимая! Ни за что! Мы добудем свежего воздуха для любви, убьём хоть пернатого ангела, дойдём хоть до лысого чёрта за этим…
– Но, любимый, – прервала ты, – как всё это возможно? Как мы и дети друг другу, и родители?
– Всё не так однозначно. Мой вот родитель – Зевс. Матерей хоть отбавляй. – Ты кровный брат Геракла? – удивилась ты.
– Но уж не утробный так точно. Но Зевс, зачиная меня, уже был испорченным. На его воздушной палке, сама понимæшь, какой, была болезнь Венеры в виде свинцовой буквы «бэт», в виде клейма его отца и мœго деда Сатурна. Враждебный всем нам Уран, мой прадед, добавил на палку ещё одно клеймо, в виде буквы «цади», что значит Водолей. Под этим знаком я и родился в константинопольских трущобах двадцать первого числа. С сАмого первого дня мои нервные рецепторы настолько быстро проводили через себя весь электрический ток окружающего мира, что я неизбежно превратился в трикстера. Всюду я бился головою в барабан и издавал вместо музыки неприличный шум завода, клал свой непомерный разум супротив Великого Абсолюта и Великий Абсолют всегда проигрывал. Я даже мочился, совсем как ты на меня, в чашу со змеёй, всегда убаюканной прихвостнем Бога, Иоанном этим Богословом. Как и помянутый Бог слов, морил себя голодом в киевской печёре, и все мириады ангелов, которые к нему спешили с дополненным и исправленным Откровением, я единовременно протыкал остриём сломанной иголки, из которого затем и вышло то целœ копьё, которым протыкал тебя.
– Так кто же ты? – спросила ты, дрожа.
– Я – буран. Я – Дионис.
– А я?
– Ты – музыка, религия, любовь, война!
– Так как же наши имена?
Ох, любимая, ночные откровения между часом и трёх часто забываются днём. Облака сгустятся меж покровами ночи и вершинами гор. Моя музыкальная стихия шума, мой ураган, наполнится влагой предыдущих и последующих водных знаков и пойдёт к Океану, в котором растворена Тиамат и прочие производные женской природы.
– Возьми себе любœ имя, – сказал я. – Какая твоя любимая буква?
– «К»
– Бери любœ на «К». Но только не Кали Югу.
– Хорошо, любимый. А какœ возьмёшь ты?
– Я возьму имя Бога из Нового Завета и имя самого упоминæмого пророка в Коране. Моё имя будет Джошуа.
– А что нам делать с водоворотом жизней и смертей, сквозь которые мы пронесли наши первородные стихии?
– Ничего. Я лучше вновь потеряю язык.
В честь Диониса отмечались Анфестерии, ибо на дворе стояли красные дни швáта, одиннадцатой магхи и восьмого антестериона. Сатурн в Водолее был Кроносом в Козероге. Водолей раз в три дня был Юноша и Принц-полукровка, который то и делал, что управлял санями,
