века скорби о смерти моей нерожденной дочери… – Горе от потери все так же напоминало свежую вспоротую рану – как стремительный удар ножом прямо в сердце. – Зачем из всей лжи, которой можно скрыть предательство или даже неверность, ты выбрала именно эту? Эту? Если знала, как сильно я хотел умереть…
Я остановился.
Нет, я не позволю ей вонзить мне в грудь еще один клинок. И уж точно не позволю увидеть, что она уже меня ранила.
Я успокоил свое прерывистое дыхание.
Расслабил лицо, стирая малейшее напряжение.
– Ответь-ка на вопрос. – Я наклонился к ней, щекоча дыханием ее шею, мучая желанием, наказывая обещанием своего тепла. – Ты сказала, что вернулась бы… Так поведай мне, маленькая, была ли ты убеждена в этом все время? – Еще один выдох, и она повернула голову, медленно придвигаясь ко мне. – Размышляла ли когда-нибудь, что будет, если ты убежишь? Сомневалась ли когда-нибудь… в своей клятве вернуться?
Дрожь. Медленно сомкнувшиеся веки. А потом…
…молчание.
Холодное. Мертвое. Молчание.
Она лишь сглотнула – наверное, ту байку, которую собиралась преподнести мне. Что ж, я, конечно, ценю любезность, но это не делает ее менее лживой.
Лгунья!
Жар вспыхнул у меня под кожей, и ее кости по моему приказу сделались ломкими, а помост под нами затрещал. Мне хотелось стиснуть ее шею, утащить в глубокую могилу, похоронить в грязи и позволить гнить – так сильно я ненавидел ее за то, что заставила меня… страдать, жаждать, томиться.
Чувствовать.
А себя я ненавидел еще больше, потому что не мог этого сделать. Не мог. Проклятье, не мог!
Сдавило грудь.
Что со мной не так? Что сделала со мной эта женщина? Почему мне не удается принудить себя поступить с ней так жестоко, как она того заслужила? Как я должен поступить?! Разве я не выше изменчивых человеческих эмоций? Разве я не бог, а она не простая смертная?
Силы покинули меня.
Разложение, разъедавшее ее изнутри, прекратилось.
Нет, я не мог этого сделать.
И не осмеливался задуматься о причине.
– Посмотри, какие у тебя бледные губы. – Совсем бескровные, даже мой большой палец, надавив на нижнюю, не оставил на ней отпечатка. – Кто сделал это с тобой, а? Кто посмел обидеть мою жену? Ты их видела? Знаешь имена тех, кто совершил это, да?
Она кивнула:
– Их было трое.
– Хорошо. Теперь вот что. Еще раз упомянешь о ребенке, и я вырою тебе могилу. – Я повернулся к мосту, ведущему к Ноктенским вратам: – Орли!
– Енош… – окликнула меня сзади Ада и, когда я оглянулся, спросила: – Ты что-нибудь знаешь о моем отце? Я… Почти ничего не помню о нападении, в голове все расплывается, но я знаю, что он был там. Пытался защитить меня, его толкнули, он упал… Он жив? Можешь ты сказать мне хотя бы это?
– Отыскав тебя, я сразу поспешил на двор Междумыслия, чтобы связать твою душу. – Пожав
