бегущей – карусели заводной
на звонкой из воды струящейся цепочке —
как бы японские здесь пробегают строчки.
«Последний глоток воздуха…»
Последний глоток воздуха
перед тем, как впасть в кому и смерть
бывает особенно глубок,
его не выдохнуть,
оттого он и последний.
Это надо знать многим отрицающим.
Он не подлежит критике.
Последний глоток воздуха не пьется,
не естся, не вдыхается, не танцуется,
он поется так протяжно,
насколько может его продлить
обладатель.
Он – бархатный персиковый сок,
дуновение от крыла бабочки махаон.
Сколько живёт маленькая принцесса,
которой от рождения не дано потрясти
своим ростом,
только голосом и исчезновением.
«Там, где-то высоко, дожди идут…»
Там, где-то высоко, дожди идут
Качает воду слёз людских тяжелый суд,
Где алчность ловко расставляет сети,
И дразнит птичий шут вас на рассвете…
Бульдозеры страстей раскатывают жизнь,
Неутомимо в цепких лапах зло франшиз,
И гусеницы шин вторгаются нам в сердце.
Межпальцевые перепонки шире терций
растянуты до септаккордов: «Money! Money!»
Захват для лоска шкур и дале-дале,
что в жизни словарях, но не у Даля,
растапливают жир всех сковород,
с которых кормится весь хваткий сброд,
звеня в восторге денежкой в кармане.
Выживаемость
Все эти листья – лимонные мармеладки,
И существуют как факты жизни не из могилы
духа, согбенного памятью о субмарине, —
вплавь из неё выкарабкивались ни в чем
не повинные.
Обмороженье души – не тела, но всё же, всё же
Так же болезненны вывихи и порезы,
И потому я пишу о жизни, – с деньгой не прёт же,
Не подпускаю смерть-воровку с обрезом
и ноту «ля» в Огинского «Полонезе».
Светом писать по бумаге, светом от сердца —
Тоже бороться за свет и любви сокровенность,
Тоже любить и мечтать, когда комья перца
Глотку не жгут слезой. В чём сегодня смиренность?
Выйти под пули?
Иль свет подарить, и под гули-гули
Внуков жизни учить и любви, чтоб не обманули
Эти любовь и свет, не петляли в кочках,
В диких ухабах, воронках и мгле полночной.
«Я слушаю судьбу, и грустно мне…»
Я слушаю судьбу, и грустно мне
Осознавать бессмысленность потери,
Что время выцедило молоко в огне
Страстей поэзии, оставило без цели.
Я отнята поэзией у всех,
И жить иначе не могу, не стану
Жить без ее величества.
Миг срама
Такого: привязался неуспех,
Но пораженье –
