сражались с русскими, судя по сплошному мату, а там кто его знает. Навалили москалей без счета, а остальные разбежались. Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы не приставали. И никто ни разу не взялся уточнять, к какому все же подразделению они относятся и кто у них командир.
Кадрового офицера Уварова все это радовало. С противником такого уровня организации воевать можно, только бы начальство не мешало.
Лишь единожды, уже на последней трети пути, попался им сильно бдительный и вдумчивый пан. Вызывалось это, скорее всего, его возрастом, лет за сорок, и, возможно, некоторой приближенностью к властным структурам, бывшим или нынешним. То ли идейной, то ли чисто топографической, в том смысле, что находился он всего в нескольких десятках метров от главного узла обороны здания, никуда не спешил, удобно устроившись на диване в окружении нескольких бойцов по-младше, избыточно вооруженных.
Очевидно было, что непосредственно в боевых действиях они еще не участвовали, пересидев самые опасные и беспорядочные минуты в укромном месте. А теперь, к примеру, этот пан наваривает себе некоторый политический капитал, пользуясь выгодами нынешнего положения. Враг отброшен, прежнего руководства больше не существует, вот и шанс перехватить моментально оказавшуюся бесхозной власть. Хотя бы в масштабах Бельведера и ближайших окрестностей. Кто взял, тот и прав.
По известному принципу Уваров обратился к нему первый, беря инициативу на себя.
Они с Ресовским опустили носилки на пол, синхронным движением утерли пот со лба. Раненый-то у них был настоящий и весил порядочно.
– Так что, паны, так есть здесь хоть какая-то врачебная служба? Товарищу плохо, пуля внутри застряла, умрет без операции, – осведомился поручик, будто невзначай сдвигая локтем автомат в удобное для стрельбы положение. – Или у вас только стрелять умеют, а чтобы лечить – так уже и нет?
– У вас, у нас, что это ты разделяешь? Сам-то откуда, что здесь делаешь?
– За свободу воюю. И привык, что все с умом должно делаться. Мы бьемся, командиры должны заботиться. Не видишь, человек умирает, а ты болтовню развел. Есть врачи – говори, нет – в городскую больницу повезем. Хоть машина-то здесь найдется?
– Что-то, парень, не больно чисто ты по-нашему говоришь. И сильно крутым себя считаешь, так, нет? Какого отряда? Кто старший?
Прежний опыт показывал, что с ясновельможным паньством лучше всего удаются разговоры с позиции силы и шляхетской неподлеглости[6]. Пан тот, кто в шляпе, как гласит старая поговорка, в данном же случае – еще и с автоматом.
– А ты кто такой, чтоб меня спрашивать? Может, лучше я тебя спрошу? Почему это мы все в крови и грязи, патроны кончаются, и стволы повыгорали, а вы чистенькие, копоти пороховой ни на руках, ни на щеках нету, а нам вопросы задаете?
Подбавив в голос злой истеричности, он двинул головой в сторону Ресовского, и тот, криво улыбаясь, уже довернул ствол в нужном направлении.
Независимости, непокорности (польск.).
