Нестерпимо яркий, ослепительный, режущий глаза… Некоторое время держу веки закрытыми, а потом чуть-чуть приоткрываю. Уже лучше, уже не так больно. Почти нормально… Уже даже можно смотреть. Пытаюсь пошевелиться. Грудь и плечо разрезает острая боль.
Надо мной белый потолок. Солнечный свет наполняет комнату с белыми стенами. Я на кровати в полусидячем положении. Грудь и правое плечо забинтованы. Левую руку саднит. Боль кажется очень знакомой. Это уже было. Госпиталь, пулевое, реабилитация и всё такое. Давно, правда.
А может, я ещё там, в том самом госпитале, а то что якобы со мной случилось оказалось коматозным сновидением? Вся жизнь после ранения, шаурма, Бобик, маршрутка и перемещение в 1980. Точно. Я был в коме. Пролежал тут годы… Нет, а чего тогда под ключицей до сих пор болит?
Пахнет озоном и больницей. Поворачиваю голову. Тумбочка, стакан с водой, стул, капельница. Всё, как в том госпитале, где я лежал, в той жизни. Блин, но если я был всё это время в коме, то не мог видеть того госпиталя. Хрень какая-то.
Голова немного идёт кругом и изображение чуть сбоит. Неплохо меня накачали, прям как живой. Надолго ли…
Дверь приоткрывается и заглядывает медсестра. Хорошо бы она оказалась рыжегривой Таней Пронькиной. Но нет, не она. Блондиночка. Но тоже молоденькая, вроде даже ничего себе. Подойди-ка, дочка, рассмотрю тебя получше.
Сестричка, заметив, что я слежу за ней выдыхает:
– Очнулся…
Замерев на секунду, она тут же выскакивает из палаты, оставив дверь приоткрытой. Точно в коме был, раз она так шухернулась. Но хорошенько обдумать эту мысль я не успеваю, потому что дверь снова открывается, на этот раз широко и уверенно, и на пороге оказывается смуглая высокая черноволосая красавица в белом халате, накинутом на плечи.
Она шагает ко мне, и её полные сочные губы расплываются в улыбке, а вокруг глаз появляются тонкие лучики. Она наклоняется и целует меня. Ах как сладко целует… Почему только так коротко…
Девушка выпрямляется и, подвинув стул, присаживается рядом с кроватью.
– Ну, как ты? – спрашивает она ласковым голосом и лицо её становится встревоженным и строгим.
– Теперь, когда ты здесь, – пытаюсь улыбнуться я, но пересохшие, слипшиеся губы не слушаются, и я едва могу договорить, – просто отлично. Только вот не пойму… кто ты?
Я хлопаю глазами, и она хлопает глазами, становясь вмиг беззащитной девочкой, не знающей, что делать и говорить.
– Я…
Мне становится смешно и, не сдержавшись, я начинаю смеяться и тут же начинаю кашлять и охаю от боли. Глаза моей посетительницы наполняются ужасом, она вскакивает со стула и в этот момент в палату входит энергичный мужчина в белом халате. У него бородка и усы, как у Чехова, а очки, как у Андропова, на голове белый медицинский колпак, на шее стетоскоп. Давешняя сестричка семенит за ним, заглядывая через плечо.
– Так, а это у нас что? – строго вопрошает доктор глядя на мою смуглянку. – Посещения строго запрещены. Вы кто?
– Доктор, – взволнованно и торопливо говорит она, показывая на меня рукой. – Он… Он память потерял, меня не смог вспомнить… Он…
– Погодите, – хмурится врач.
Ему лет пятьдесят, он крепкий и коренастый, борода почти полностью седая, взгляд твёрдый, стальной.
– Айгюль, – хриплю я, – ну что ты, разве ж тебя забудешь? Конечно помню, я просто тебя разыграл.
Она опять хлопает большими ресницами, пытаясь обработать новые данные.
– Ах ты, – она набирает полные лёгкие воздуха и вдруг заливается смехом. – Ну, Егор, знаешь что…
– Так, девушка… – строго говорит Чехов. – Айгюль. Выйдите, пожалуйста, вам здесь быть никак нельзя. Если хотите, можете подождать у ординаторской, я вам потом объясню положение дел.
– Поросёнок, – качает головой Айгюль. – Разыграл меня. Хорошо, доктор, спасибо. Я вас подожду.
– Значит, с памятью у вас всё хорошо? – спрашивает врач, когда Айгюль выходит из палаты. – Какой сейчас год?
– Две тысячи двадцать третий? – опасливо спрашиваю я.
– А если подумать?
– Ну, если и не девяносто девятый, тогда восьмидесятый. Начало июля, скоро Олимпиада. Сто процентов.
– Ну вот, так-то оно лучше. А звать вас как?
– Брагин Егор Андреевич, – отвечаю я. – Двадцать пятого января тысяча девятьсот шестьдесят третьего.
– Хорошо. Я ваш врач. Краснов Игорь Александрович. Я вас прооперировал. У вас пулевое сквозное проникающее ранение правой половины груди с повреждением лёгкого. На ваше счастье, рёбра, ключица и лопатка целы. И лёгкое едва задето.
