ого с удивлением. По крайней мере, мне как неизлечимому аэрофобу и безнадёжной пробке по физике такая версия максимально близка. Постоянно недоумеваю, как эта многотонная груда металла с керосином вообще может летать.
Самолёт перешел на плавное перемещение по земле, и пряжка ремня безопасности перестала наконец больно впиваться в мой живот. Прозвучало положенное голосовое объявление о посадке и увещевание не включать гаджеты и не покидать свои места до полной остановки воздушного судна.
Некоторые пассажиры (а точнее, добрая половина самолёта) тотчас же вскочили и принялись поспешно вытряхивать содержимое багажных полок. Другие (вторая половина почти в полном составе) мигом создали какофонию из системных звуков включаемых гаджетов и заорали в мобильники на разные лады.
«Каникулы начались», – со счастливой улыбкой подумала я, широко потягиваясь в своём кресле.
Мы с Севкой относимся ко второй категории. В смысле, примкнули ко второй половине самолёта – не дожидаясь разрешения экипажа, я тихонько отключила авиарежим и наэсэмэсила маме: «Сели в Анталье. Всё ок. +17 и дождь» – и сунула телефон обратно в сумку.
В конце концов, я же воспитанный человек. А воспитанный человек правилами пренебрегает не демонстративно и с некоторой опаской. Нет, я верю, конечно, в существование иной породы авиапассажиров. Они после приземления сидят смирно, ничего не включая и не отстегивая, не создавая шума и не толпясь в проходе. Но, скорее всего, они при этом просто безмятежно спят.
Те же, кто по доброй воле и из соображений человеческой сознательности и законопослушности ведёт себя тихо, вплоть до разрешения всесильного громкоговорителя, среди наших людей, направляющихся на отдых, – мне кажется, почти музейная редкость. И я уверена, что в раю для них заранее припасено по отдельной арфе, а также по огромному фолианту с инструкцией по её применению. Да и заодно по методичке с правилами поведения в райских кущах. Мы же, простые смертные, не обладающие просветлённым стойким духом и усидчивостью утки на гнезде, оказываясь на твёрдой поверхности после долгого полёта, инстинктивно стремимся приблизить счастливый момент личного заземления. Оттого и неуёмно суетимся.
Севка прервал мои транспортно-социологические размышления, пребольно пихнув меня локтем под ребро и сунув в лицо свой новенький смартфон.
– Смотри, мам, круто вышло? – спросил он, почти приложив экран к моему лбу.
– Огонь! – на всякий случай ответила я, вжимаясь затылком в подголовник кресла и тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на объекте.
– Сейчас приклею сюда музыку и выложу на свой канал, – деловито сообщил мой восьмилетний начинающий блогер и отодвинул гаджет от моего лица.
Я исхитрилась и взглянула на дрожащую картинку. Облака, то плотные белые, то похожие на сорванную ветром паутину, проступающая местами синь моря и живописные очертания обрывистого берега. Потом появились жилые дома и бесконечные парники, простирающиеся почти до самого горизонта. Все ясно, снимал посадку.
– Да, давай, выкладывай, – одобряюще улыбнулась я.
Судя по всему, с выгрузкой нас из самолёта никто не спешил. В проходе теперь, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, толпились пассажиры с пуховиками, чемоданами и хныкающими детьми в руках. Миловидные стюардессы в выглаженных синих костюмах являли собой образцы специальной подготовки и почти без истерики в голосе призывали всех сесть на свои места и не покидать их до соответствующего распоряжения капитана. Только одна из девушек, кажется, не выдержала и, почти превратившись в жидкость, бодро просачивалась сквозь толпу.
Целью её маршрута оказался крупный русоволосый мужчина в ядовито-зелёной футболке и с открытой бутылкой виски в руке. Свободной же конечностью последние пять минут он шарил в недрах багажной полки, опасно гремя над головами стоящих рядом людей пакетами со стеклом. При этом он периодически и с явным удовольствием прикладывался губами к горлышку. Мужчина только что уронил чей-то огромный полосатый шарф на голову респектабельной с виду бабули и теперь выслушивал от неё красочные эпитеты в адрес свой и своих ближайших родственников преимущественно по материнской линии. Судя по всему, он пытался извиниться, но успеха не достиг, так как вставить хотя бы слово в бурный речевой поток, источаемый бабулей, у него никак не получалось. Мужчина, казалось, жадно ловил ртом воздух, а глаза его постепенно расширялись от удивления. Как и мои, потому что мизансцена разворачивалась непосредственно рядом с моим креслом.
Мне удалось ловко, одним щелчком, выбить телефон с включенной камерой из рук Севки. Он явно был восхищён богатством бабулиного лексикона и пытался запечатлеть это великолепие для истории. Я не то чтобы сильно переживала в этот момент на тему неприкосновенности частной жизни (материлась бабуля по децибелам вполне общественно). Просто отснятый материал определённо предназначался сыном к тщательному препарированию и заучиванию, а в нашей приличной «английской»
