в романах "Большое дело" (1930) и "Серьезная жизнь" (1932). Самым значительным его произведением этого периода стал роман-дилогия о Генрихе 4 ("Юность короля Генриха 4" и "Зрелые годы короля Генриха 4"). Идейным центром романа стал образ короля Генриха 4, философа-практика, который сумел сплотить вокруг себя передовых людей своего времени.
Отрывок из произведения Генриха Манна "Юность короля Генриха 4":
"…Тела девочек чрезвычайно занимали его. Поглядишь, как эти существа раздеваются, ходят, говорят, смотрят – оказывается, они устроены совсем по-другому, чем он, особенно плечи, бедра, ноги. Одной девочкой – грудь у нее уже начала развиваться – он особенно пленился и решил, что будет за нее бороться. А это, как он заметил, было необходимо: сама-то она выбрала не его – рослый парнишка постарше, с красивым глупым лицом, ей больше приглянулся. Почему – Генрих не стал спрашивать; может быть, этим прекрасным созданиям и не нужно ни каких почему, но он-то знал, чего хочет…"
Томас Манн (1875-1955). События после первой мировой войны отразились в его творчестве. Роман "Волшебная гора" (1925) совмещает в себе черты философского, психологического, сатирического и бытового жанров. В этом произведении писатель исследует влияния, действующие на человеческую душу. В трилогии "Иосиф и его братья" (1933-1943) писатель создает роман-легенду. Его Иосиф становится в процессе постижения смысла жизни новым Фаустом. Роман "Доктор Фауст" (1947) близок по своему жанру тетралогии об Иосифе. Этот роман-притча соединяет в себе философскую глубину с тонким психологизмом. Последний незаконченный роман "Признания авантюриста Феликса Круля" представляет собой бурлескное переосмысление философской и общественной проблематики прежних произведений писателя. Его герой постепенно превращается из чистого юноши в пройдоху под влиянием окружающего его общества.
Отрывок из произведения Томаса Манна "Иосиф и его братья":
"…Прошлое – это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным?
Так будет вернее даже в том случае и, может быть, как раз в том случае, если речь идет о прошлом всего только человека, о том загадочном бытии, в которое входит и наша собственная, полная естественных радостей и сверхъестественных горестей жизнь, о бытии, тайна которого, являясь, что вполне понятно, альфой и омегой всех наших речей и вопросов, делает нашу речь такой пылкой и сбивчивой, а наши вопросы такими настойчивыми. Ведь чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже опустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль, в какие бы головокружительные глубины времени мы ни погружали его. Да, именно «снова и снова»; ибо то, что не поддается исследованию, словно бы подтрунивает над нашей исследовательской неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за которыми, как только до них доберешься, сразу же открываются новые дали прошлого. Вот так же порой не можешь остановиться, шагая по берегу моря, потому что
