еще лучший памятник победы над вторым врагом нашей веры, то есть над идолопоклонством римлян.
– Как, ты ожидаешь упадка этого огромного государства и упрочения в нем христианской веры? – воскликнул Панкратий.
– Нет, сохрани Бог! Я бы пролил за это последние капли своей крови, как ранее пролил первые для спасения этого государства.
– Но можем ли мы знать, что обращение государства будет происходить постепенно, как мы это видели до настоящего времени или оно произойдет сразу, таким неестественным – Божественным образом, какого не может измыслить и самое горячее воображение. А между тем, все утверждают, что это случится по воле Всевышнего.
– Без сомнения; и намек на возведение христианской триумфальной арки ясно доказывает нам в то же время о помощи и человеческом орудии, посланных нам десницей Всевышнего.
– Откуда же ты ждешь их?
– Надежда моя, признаться, мой милый Панкратий, почивает в отечестве одного из императоров Августов, в котором я замечаю маленькую связь с лучшим временем: я думаю о Констанции Хлоре.
– Но ты хорошо знаешь, Севастиан и даже мог бы слышать от наших ученейших людей, что этими надеждами пробавлялись только во время царствования Александра, Гордиана и Аврелия. Надежды, которые не осуществились. Что же в таком случае мы можем ждать в будущем?
– Я знаю это хорошо, мой дорогой братец, Панкратий, и уже неоднократно горько плакал, терзаемый сомнениями, что времена гонений долги, а время милосердия чрезвычайно коротко, что кровь мучеников и молитвы девственниц не могут сократить время испытания и ускорить приход дней благодати.
Беседуя так, они дошли до комнат Севастиана; одна из которых – самая большая, была освещена словно для приема гостей. Против входных дверей было большое, от пола до потолка, окно с дверью, ведущее на террасу, расположенную вдоль стены по одной из сторон дома. Ночь была так ясна и хороша, что друзья, не останавливаясь, прошли прямо на террасу, откуда представлялся прекрасный вид на окрестности. Луна высоко плыла над прозрачными облаками, как она обыкновенно плавает в римском небе, затмевая своим светом ближайшие звезды, тогда как более отдаленные, казалось, сами прятались от ее сияющего лика на краях небосклона.
Вечер был восхитительный, похожий на тот, в который, много лет спустя, Моника и Августин, сидя у окна в Остии, рассуждали о благочестивых делах. Все вокруг, на небе и на земле было величественно и прекрасно; Колизей или амфитеатр Флавия представлялся теперь в полной своей красоте. С той же стороны доносился легкий ропот фонтана Meta Sudans, струи которого, стремясь ввысь, блестели серебром и рассыпались словно морские волны, ударявшиеся о скалистый берег моря. По другую сторону виднелось прекрасное здание, известное под названием Септимия Севера; бани Каракаллы, возвышавшиеся над Пелийским холмом и отражавшие свет осенней луны мраморными стенами. Но все эти колоссальные сооружения
