двери, Недомыка прислушался. Изнутри раздались какие-то шорохи и шёпот. Безмозглый отрок, к своему ужасу и огорчению, осознал, что лошадь с телегой, совершив обманный манёвр, всё-таки пробрались в овин. Но каким образом они туда попали, если дверь до сих пор придавлена поленцами и оглоблями? Ответ нашёлся сразу: пока он разжигал костёр, лошадь сумела отпереть дверь и пробраться с телегой внутрь. А поскольку у скотины копыта длинные, она, высунувшись из окошка, в котором даже воробей застрянет, смогла достать до двери и снова её подпереть.
– Но зачем она это сделала? – задал он себе вопрос.
Ответ выскочил из глубины подсознания, как прыщ на лице подростка по утру: воры сообразили, что если дверь оставить открытой, то кто-нибудь это заметит и тогда им несдобровать. Поэтому злодеи подпёрли её снаружи, создав видимость запертости овина, а сами спокойно расхищают деревенское имущество.
«Наверное, много уже увезли, – подумал Недомыка. – Надо позвать людей, но сначала забью окно».
Он смело бросился на амбразуру с несколькими полешками наперевес и постарался так, что теперь их можно выколупнуть, лишь разобрав овин. Теперь надо привести селян. Эх, как же его теперь отблагодарят! Он метнулся в село.
Воры заметили, что некто забил окно, тем самым лишив даже возможности глотнуть свежего воздуха. Клаустрофобия дело неприятное, особенно когда тебя хотят спалить заживо. Ни один человек, ни до, ни после не долбился с таким остервенением о стены и дверь. Душегубы даже попытались взлететь, чтобы пробраться через крышу. Эти действия только усугубили ситуацию: когда Ждан зацепил костёр лаптями, с десяток угольков упали аккурат под нижний венец, а предпринятые ворами шаги по освобождению себя любимых из узилища привели к тому, что мох, проложенный между брёвнами, выпал прямо на угольки. Не прошло и секунды, как вспыхнуло пламя. Может, всё бы и обошлось, но из-за жаркого лета и сухой осени из древесины, а овин сложили из ели, выделилось слишком много смолы. Она загорелась в первую очередь, а от неё и нижний венец.
В общем, пока охранник бегал домой, рассказывал всё родителям, которые на радостях едва прямо посередь ночи праздник не учинили, предварительно разбудив и собрав соседей; пока до старосты добрались; пока он отказывался пить медовуху и твердил, что нужно сначала с ворами разобраться и вообще убедиться в их наличии, быстро занялась стенка овина, а от неё и всё здание. Поселяне заметили пожар, когда строение запылало, как чучело на масленицу. Короче, овин спасти не удалось. Сгорели и воры, и пшеница, и инвентарь. Конечно, после того как всё прогорело, по обнаруженным на пепелище поджаренным костям узнали, что Ждан не врал, но всё село осталось без посевных. Благо хоть по привычке большую часть урожая хранили в домах, а то не миновать голодной зимы. С другой стороны, от воров избавились, поэтому как-то нехорошо наказывать, но и поощрять не стали, ограничившись злобными взглядами. Ждан потом долго бродил по пепелищу, пытаясь отыскать подковы, дабы убедиться, что именно эти воры пробрались в овин и приняли
