территории – у родителей на ферме. (Говорят ли «ферма» о месте, где выращивают рысаков?) Я практически ничего не знал о разведении лошадей, но легко мог представить, как Эмбер с заплетенными в две длинные косы волосами кормит лошадей с рук сеном или соломой. (Есть ли разница между сеном и соломой?) Конечно, я знал, что буду чувствовать себя не в своей тарелке, но мне казалось, мы равны, вроде городской и деревенской мыши. А потом я увидел это место, и внезапно разговоры Эмбер о лошадях, все эти «сир», «мадам» и «дрессаж», навели на мысль: «Не мой уровень». Я пытался не думать об этом. В конце концов, я хороший парень, который относится к ней как к леди плюс усердно работает, чтобы устроиться в жизни, и вообще, кому есть дело до такого снобизма?
Мои новые лакированные туфли сильно скользили, а подойдя к «месту действия», я почувствовал себя совсем неуютно, когда увидел других гостей, – настолько они все были расфуфыренны. Едва моросило, но уже раскрылись зонты, похожие на купола-луковички. В моей семье зонты при первом же порыве ветра выворачивались и принимали форму тюльпана. Я поднимался по изящной пологой лестнице сквозь вихри смешивавшихся духов. Пускали по приглашениям – нужно было назваться, и тебя отмечали в списке. Следующее препятствие – дамы, которые принимали у гостей вещи. У меня не было ничего, что я мог бы снять и не выглядеть так, будто продул в покер на раздевание. Все это время Эмбер наблюдала за мной: вдруг бы я не попал внутрь, но все равно я не сразу узнал ее и почти прошел мимо – высокая прическа, сандалии на платформе (моих 180 сантиметров неожиданно хватило с натяжкой). Она смотрела на меня, уперев кулачки в бедра в притворном гневе.
– Два месяца прошло, а ты меня уже даже не помнишь? Похоже, я не умею оставлять о себе впечатление надолго!
– Черт возьми, что случилось с твоим глазом? – спросил я. Ее макияж, несмотря на синие тени, только частично маскировал синяк.
– Сама виновата! – Она хлопнула себя по лбу и рассмеялась. – Один наш горячий жеребец не хочет рысить и постоянно переходит на галоп. Я лонжировала его вчера, и он пришел в ярость, мотал головой, срезал круг. – Она погрызла заусенец. – Вольная душа, вот и все. Его зовут Колыбелька.
– Колыбелька? – переспросил я недоверчиво.
Она усмехнулась:
– В лошадином мире с Колыбельками, Спокойками или Мериносами как раз и надо держать ухо востро.
– Не уверен, что поставил бы на лошадь, которую зовут как матрас.
– И был бы неправ. – Она лукаво улыбнулась.
Мы смотрели друг на друга не отрываясь, и между нами явно пробегали искры. Благодаря отцу я знал кое-что об электричестве, он назвал бы это «полезным» током.
– Вижу, ты не изменился, – сказала она, а окинув взглядом мой костюм, сдержала смех, – почти.
– Я – нет, а вот ты – да.
Я оглядел ее с головы до ног, и не сказать чтобы одобрительно.
– Да ладно, давай выпьем,
