ь и досадные пропуски. Прежде всего речь о работах Франца Боаса (1858–1942) – не просто крупного ученого, но и основателя научной культурной антропологии в США, а в известном смысле и в мире. Практически все американские антропологи после Боаса прямо или косвенно либо восприняли его идеи, либо – как Лесли Уайт или Джордж Мёрдок – резко критиковали, но все равно ориентировались на них, создавая собственные концепции. Боас писал легко и ясно, поэтому его исключение из кругозора русскоязычных читателей выглядит особенно странно.
Американский исследователь был терпим к взглядам учеников, хотя тверд в собственных убеждениях. Именно поэтому он вывел в науку больше выдающихся антропологов, чем кто-либо другой, но ученики Боаса мало похожи один на другого.
Судьба их наследия в России сложилась по-разному. Если Эдварда Сепира в последние десятилетия усердно переводили, то многие ли у нас знают о Роберте Лоуи и даже об Альфреде Крёбере? Тем более это касается Пола Радина (1883, Познань – 1959, Нью-Йорк). Не ясно даже, как лучше передавать его имя кириллицей. Пауль Радин, Пол Рейдин – эти варианты тоже возможны. Лет 20 назад меня попросили высказаться о предложенной к переводу поздней книге Радина The World of Primitive Man (New York, 1953). Почему издатели выбрали именно ее, не знаю, но не жалею, что попросил эту книгу не издавать. Подобный текст может правильно воспринять лишь подготовленный читатель, которого тогда не было. Радин среди боасовских учеников – настоящий enfant terrible, то умный и проницательный, то писавший немыслимую чушь. Не будет преувеличением назвать его одним из провозвестников постмодернизма.
Но не станем сейчас разбирать и оценивать его многочисленные труды. «Трикстер» занимает среди них особое место, и речь именно об этой книге.
В годы учебы в Колумбийском университете, где сокурсниками Радина были Сепир и Лоуи, он занялся изучением виннебаго. Его знакомство с этими индейцами состоялось в 1908 г. Хотя далее Радин много работал среди канадских оджибва, ездил к индейцам Калифорнии и Оахаки, изучал городское население Нашвилла и Сан-Франциско, его главные работы связаны именно с виннебаго.
В начале XX в. в Северной Америке оставалось мало индейских этнических групп, которые еще сохраняли основы старой культуры, но не успели привлечь внимание антропологов. Удивительно, что именно виннебаго оказались в таком положении. Ведь они обитали не в глухой тайге или в арктических тундрах, а поблизости от Чикаго. Встреча Радина с виннебаго была счастливой и плодотворной. Сохранив культуру этих индейцев для человечества, Радин сам вошел в когорту виднейших антропологов США.
Описывая во вступительном слове к своей книге культуру виннебаго, Радин опускает некоторые моменты, которые ему, вероятно, казались не столь существенными. Внимание исследователя было сосредоточено на информации, которую он сам добыл в поле. Межкультурные сопоставления интересовали его не столь сильно и в иных аспектах, нежели они могут интересовать нас.
Хотя виннебаго говорят на одном из языков семьи сиу (той же ее ветви, что айова, ото и миссури), по культуре они в некоторых отношениях ближе к соседним алгонкинам. При этом, хотя языки сиу и алгонкинов совсем не похожи, наборы эпизодов и образов в фольклорно-мифологических нарративах народов, говорящих на языках обеих семей, статистически едва различимы. Разумеется, фольклор и мифология любой этнической группы в чем-то уникальны, но на уровне совокупных данных по семьям сиу и алгонкины намного ближе друг к другу, чем к пенути, хока, сэлишам, ирокезам или атапаскам. Почему так, не ясно. Может быть, дело в общем субстрате, но доказать это невозможно.
Из посвященных Радиным виннебаго работ «Трикстер» стал последней и самой важной. В этом есть логика. Потребовалось время, прежде чем Радин смог совершить когнитивный прорыв, осмыслив специфику того, с чем столкнулся. Он должен был осознать, что фольклорный трикстер есть не просто плут и обманщик, но персонаж особого типа, который если и встречается в фольклоре Западной Евразии, то в иных вариантах.
На Западе для радинского трикстера существуют лишь две относительно близкие параллели. Это эддический Локи и осетинский Сырдон. Здесь следует отметить, что во многих фольклорных традициях асоциальное поведение бывает присуще не только трикстерам, но и героям-победителям. Подобный герой иногда совершает этически неприемлемые поступки и расплачивается за это. Тем не менее, украв дельфийский треножник и понеся наказание, Геракл трикстером не становится, но остается победителем чудовищ – причем в основном благодаря своей силе, а не хитрости. Что же касается настоящих трикстеров, то у них свойства, характерные для разных персонажей, смешаны и соединены систематически. Трикстер одновременно свой и чужой, сильный и слабый, умный и глупый. Слово «одновременно» здесь ключевое. Можно привести немало примеров, когда герой нарративов, носящий одно и то же имя или ассоциируемый с одним и тем же видом животных, в разных повествовательных эпизодах обладает разными свойствами и эти образы друг с другом почти не связаны. Японский Сусаноо, бесчинствующий во дворце Аматэрасу, мало похож на того же Сусаноо, избавляющего людей от дракона
