е рождались отличные моряки и охотники.
– Эй, вионец, ищешь свой желудок?
Гроу не разделил веселья матросов. Ему хотелось пить, а еще больше – повеситься. Хватаясь за влажные канаты, он спустился в темный трюм и задел головой качавшийся над входом масляный светильник. Тени запрыгали по углам. Он поискал среди набитых барахлом мешков деревянную баклагу с пивом. Пальцы наткнулись на что-то мягкое. Комок взвизгнул и бросился прочь. Гроу ухватил беглеца за хвост. Давненько он не охотился на крыс, но опыт остался. Пытаясь устоять на ногах, он поднял грызуна над головой:
– Выглядишь неплохо. Как ты справляешься с качкой, друг?
Крысенок растопырил лапы и ответил истеричным визгом. Почувствовал, видно, бедолага, что раньше собеседник не просто убивал грызунов, но и с удовольствием ел. Ел и был благодарен. Желудок Гроу свело, к горлу подкатила желчь. Отбросив зверька на бочку, он привалился коленом к мешку с сухарями и застонал. Пожалуй, на каторге он чувствовал себя бодрее. Легкие сжались, они больше не могли принимать спертый воздух с примесью тухлой рыбы. Тело запульсировало в такт монотонным ударам волн о борт.
Хоть ори, хоть бейся головой об пол, хоть взывай к милости духа моря, всему мирозданию плевать. Теперь Гроу знал, какой участи будет просить у первопредков для своих врагов – вечного морского путешествия на утлом челне в шторм. Правда, одного челнока мерзавцам не хватит.
Судно вздрогнуло. Глухо клацнули цепи под потолком. В поясницу уперлось нечто твердое. Сзади сквозь глухой шум волн и скрип досок Гроу различил тяжелое дыхание. Кровь ударила в виски. Кто к нему пристроился? Матрос, наемник? Опытный убийца занял бы позицию получше. Он бросил:
– Надеюсь, ты уперся в меня кинжалом? Лучше отойди, и так тошно.
Качка немного унялась.
– У меня отравленный нож, чер. Закрой рот и повернись. – Обидчик расставил ноги и сильнее вжал в поясницу оружие. Его голос прозвучал хрипло и показался незнакомым, но Гроу и не стремился якшаться с элраятскими матросами. Для экипажа корабля он действительно был чером – кровником из чужих земель. Кулаки потяжелели, но ссориться Гроу не хотел.
Он приподнял руки и развернулся. Нож элраята скользнул по его кожаному жилету кривой дугой и уперся в медную застежку на груди. Увидев желтое лицо с впалыми щеками, Гроу прищурился. Перед ним был простой моряк. И что же с тобой делать, дружок? Дипломат из него был неважный, да и собеседник вряд ли знал такое слово. Он постарался подыскать выражения без ругательств:
– Ну, чего приперся? Вынюхал, что я каторжник или наемник? Или что герцог? – Последнего он не сказал. У моряка и без того глаза округлились, а такая новость могла насмешить и сбить с серьезного настроя. Кто поверит, что парень, иссеченный шрамами так, словно пьяные лекари тренировались на нем штопать раны, – герцог.
– От тебя шарахались лошади в бухте, я видел, – моряк оскалился. – И шрамы на роже. Ты – Он… да? За тебя дорого заплатят.
– Кто он? Маг? – По дернувшемуся глазу Гроу не понял, угадал или нет. Магов элраяты не любили, считали их посланниками бога хаоса и смерти, меняющими ему в угоду земные каноны. Гроу не разделял этой неприязни, он не верил в богов и слишком мало знал о законах природы. Но магов уважал. Они умудрялись продавать смердящие коровьи языки по цене целой туши и вдохновляли покупателей носить их как амулеты на поясах и седлах верблюдов.
– К бесу магов! – Моряк остановился взглядом на кожаной суме Гроу, пристроенной между потертых гнилых мешков и перехватил нож. – Что там, а?
– Не тронь, – Гроу дернулся. Сердце яростно заколотилось. В суме лежало самое ценное – сытные лепешки из перемолотой кукурузы и корни агвы, притупляющие голод на несколько дней.
Моряк попытался схватить суму. Гроу скользнул рукой вдоль его ножа и вцепился в кисть обидчика. Раздался хруст. Ладонь элраята выгнулась, и пальцы коснулись запястья. Нож с глухим стуком упал.
И всего-то? Поняв, что сопротивления не будет, Гроу хмыкнул и с трудом разжал руку. Моряк уставился на изувеченную кисть и рухнул на колени. Трюм наполнил болезненный вой.
– Просил же, не трогай, – Гроу вытер пот со лба и глубоко вздохнул. В груди стало горячо, а мышцы потяжелели. Он поднял нож моряка и крутанул в руке. Чужая боль доставила удовлетворение как глоток терпкого рома: вроде на языке горько, а по жилам разбегается приятное тепло. – Тс-ш-ш. Ты слаб и туп, не находишь? – на лице Гроу застыла гримаса отвращения, а голос дрогнул: – Шрамы мои понравились? Думаешь, те, кто их оставил, выжили?
Дверь со скрипом раскрылась. Гроу убрал нож за пояс и отшатнулся от моряка. Что может быть хуже одного тупого элраята? Только десяток. Увидев сосредоточенного Хэджа, он выпрямился и придал лицу невинное выражение. Раздражение схлынуло. Он обрадовался товарищу. В засаленной походной одежде барон походил на стареющего корсара, и только привычка
