, которая все еще звучит, хотя основное действо завершено. Самое интересное, по замыслу организаторов перформанса, не в манекенах, изображающих молчаливых мужчин возле фургона и жертву на переднем плане. Самое интересное – это вторая жертва, которая вот только что лежала под простыней. Двое санитаров на глазах у зрителей бережно уложили ее на носилки и понесли к машине. При этом рука ее, звякнув множеством браслетов, свесилась вниз, мелькнул черный лак ногтей и густая татуировка в виде переплетающихся змей. А в следующее мгновение покрывало вроде как случайно упало, и все увидели, что это девушка, никакой не манекен, а девушка, совершенно голая и совершенно живая. Она классная, может, даже чересчур шикарная. Несли ее очень медленно, чтобы все можно было рассмотреть. Идеально сложена. Улыбка завораживает. Ноги, тонкие щиколотки, бедра, кисти рук, грудь – неужели бывает такая грудь…
– Банкет, похоже, не привлекает?
Она! Вся в черном, черный лак, черные тени под глазами, пряди черных волос. И еще и голос, низкий, странный, заполняет всю черепную коробку.
– Это вы? – Николай кивает в сторону площадки перформанса.
– Да. Ребята попросили помочь, им нужна была голая девушка.
В одном ухе бриллиантовая сережка, в другом – несколько блестящих фиговинок, похожих на шляпки гвоздей. Глаза у нее темно-зеленые.
– Вообще-то глаза у меня черные, – говорит она, видя, что Николай пялится на нее, не может оторваться. – Это линзы. А вы изучаете меня, словно хотите снять мерку, словно портной. Хотите сшить мне костюм, – в глазах зеленые искры, – или купальник?
– Я хотел бы написать ваш портрет, – Николай едва не скривился от собственной пошлятины.
– Так вы художник?
– Художник. Никола Рейш.
– А я Амалия.
– А я Амалия, – повторил Николай. – Похоже на стихи.
2
Подушка приятно пахла Амалией. Николай активно работал носом и думал о ней, об этой удивительной девушке. А о чем же еще прикажете думать? Таких девушек он еще не встречал.
Если честно признаться, у него было совсем немного романтических встреч. Не до того, как-то – искусство требует жертв. Невинность он потерял в 23 года, и совсем не так, как хотелось. Просто он понимал, что должен это сделать, давно пора. У себя в Томске Николай уже был признан как живописец, подающий большие надежды. В тот вечер он работал в мастерской своего учителя, писал обнажёнку. (Он еще пребывал в плену предметной живописи). Женщина, профессиональная натурщица, лежала на боку, спиной к художнику. Он отложил кисть, подошел к кушетке, разделся. Женщина, конечно, слышала, как он возится, но не шевелилась. Николай осторожно лег рядом с ней. То, что случилось потом, ему не понравилось; не испытал ничего, кроме облегчения.
Свой творческий путь Николай начинал как поэт. В юности многие, естественно, пишут стихи, но у Николая получалось лучше, чем у многих других. Хорошо получалось. Его хвалили, с удовольствием печатали в городской газете. Маститый московский литератор, посетивший местный поэтический семинар, отметил талант Николая. Особенно мэтру понравилась небольшая поэма про англичанку мисс Тэйк, которая, взявшись учить русский язык, в каждом слове делала смешные ошибки. Поэму должны были опубликовать в сборнике издательства «Молодая гвардия» наряду с произведениями других юных дарований. К слову, именно москвич посоветовал Николаю сменить не вполне звучную фамилию Шнырик на что-либо более величественное. Профессиональным поэтом, впрочем, Николай так и не стал. Помешала неуверенность в себе. В том, что таланта ему не занимать, Николай Шнырик никогда не сомневался, самооценка у него на нужном уровне. Дело в другом. Он много читал, в голове его крутились свои и чужие строчки, и вот что его поражало – совпадения, назовем это так. Вот у него, Николая, в последнем стихотворении авокадо рифмуется с адвокатом. Неужели никому в голову не пришло? Или, скажем, его героиня мисс Тэйк – mistake? Может, у кого-то это уже использовано? Николай панически опасался повторов. Где-то прочел, услышал чужие стихи – и на тебе, покажется, что сам сочинил!
А вот в живописи Николай нашел свой путь, свой почерк, он теперь не боится кого-то повторить. Его пытаются копировать, осознанно или нет. Николай видел эти работы. Но это не то, братцы, совсем не то.
Амалия, похоже, застряла в ванной. Ее жилище, конечно, говорит о многом. Завораживает стилем. Черные стены, черный потолок с яркой стеклянной люстрой. Ленивый черный котяра как элемент интерьера. Огромное, во весь простенок, черно-белое изображение обнаженной Амалии – неслабые фотообои – впрочем, никакой пошлости, даже никакой эротики, просто очень красиво. Ну, и все остальное – Николай, развалившись в кровати, мысленно перебирает все остальное: стеклянные шары с красным вином, свечи, камин, круглая белая кровать, антикварного вида письменный стол с включенным ноутбуком… Все в одной комнате, здесь она спит, здесь же и работает.
Хорошо
