style="font-size:15px;"> Я кивнул сам себе. Кажется, мы с ней и вправду о многом не думали, и если она стала своего рода заложницей ситуации, то мне стоило уделить таким «мелочам» больше внимания, ведь сегодня эта девочка привлечет к себе многие взгляды.
– Первое – никаких подробностей того, как ты у меня оказалась, – проговорил я веско, припарковавшись у распахнутых ворот виллы. – Второе – сделаем вид, что мы познакомились, скажем, на улице.
– И сразу стали жить вместе? – хмыкнула Марина, отстегивая ремень безопасности.
– Это никого не должно волновать, – отрезал я. – Ну и третье – ты обязана говорить мне «ты». Попробуй.
– Что?
Она не сразу поняла, о чем я. Только смотрела своими огромными глазами, в которых плескался целый океан эмоций.
– Попробуй сказать мне «ты». Например, Камиль, тебе не кажется, что в этом платье я чертовски сексуальна?
Я мысленно поморщился от произнесенной фразы. Она бы подошла Марине так же, как картина Пикассо выставке народного творчества Сызрани.
На нежных девичьих щеках выступил румянец. Марина опустила взгляд на руки, которыми теребила край блузки.
– Но на мне нет платья, – тихо проговорила она.
– На ужине будет, – хрипловатым от мгновенного возбуждения голосом, парировал я.
Да, я возбудился, как подросток от одной только фантазии о том, как стану ночью стаскивать с Марины ее платье. Если дело пойдет дальше точно так же, я буду ходить с перманентным стояком.
– Камиль… тебе не кажется, что я в этом платье чертовски сексуальна? – наконец выдохнула Марина, после чего попросту сбежала.
Не успел я и слова сказать, как девчонка вышла из машины, понуждая меня устремиться за ней.
– Новое правило, девочка, – сказал я, догнав беглянку в два широких шага. – Никаких побегов. Сделаешь так же снова – догоню и трахну прямо там, где поймал, – пообещал ей, положив руку на талию и направляясь к гостеприимно открытым воротам, за которыми сияла огнями, словно разряженная новогодняя елка, гигантская вилла.
Правила, правила, правила!
Чем дальше, тем больше моя жизнь превращалась в свод чужих правил и прихотей. И при этом я порой совершенно не понимала, чего же, все-таки, хочет от меня этот человек.
Как та самая собачка, которой приказывают одновременно стоять и бежать. Исаев хотел, чтобы я была собой, великодушно разрешив мне даже отпустить пару шуток. Но вместе с тем он старательно лепил из меня кого-то другого, незнакомого мне, кто должен был разбираться в миллионе видов вилок, бокалов и ножей, в кого-то, одетого в шмотки за тысячи долларов. Потому что он не желал быть опозоренным простой девчонкой.
И зачем только вообще он притащил меня на это высокосветское собрание, если стыдился того, кем я была? Если не хотел, чтобы я говорила правду о нашем знакомстве? Что это – намерение держать меня поблизости, чтобы не сбежала, или просто желание выставить на всеобщее обозрение свою новую игрушку?
Я и не думала,
