style="font-size:15px;"> – Раньше ты от нас ничего не скрывал. Осторожный стал. Слишком.
– К старости, видно, – показал прокуренные зубы кондотьер. – Ну, теперь-то вы все знаете…
Они зашагали, поглядывая по сторонам.
Несколько человек с Коготком во главе заканчивали отбирать тельбийских коней. Кир даже подумал – а не поменять ли гнедка на более красивого и статного скакуна? А потом решил, что от добра добра не ищут.
Пехотинцы стаскивали мертвых латников и тельбийских крестьян в одну большую кучу. Похоже, среди них обнаружились не только убитые, но и раненые.
– Хорошо бы проводника найти… – задумчиво проговорил Кулак.
– Я думала, тебе господин генерал и подробную карту нарисовал, как медренского графа искать, – дернула плечом Пустельга.
– Не язви, детей не будет! – отмахнулся кондотьер и, не обращая больше внимания на зашипевшую, как вода на сковородке, женщину, направился туда, где несколько сасандрийских солдат под надзором сержанта перевязывали тельбийцев.
Ингальт пришел в себя от пронзившей бок острой боли. Застонал, схватился за ребра, почувствовал на ладони липкую кровь. Поразительно, что живой.
Чьи-то руки дернули его за плечо, перевернули на спину.
– Живой?
Заслоняя солнце, над бортником навис человек в кожаном нагруднике имперского солдата. Ингальт вяло мотнул головой. Понятное дело, живой. Какой же еще могу быть, если шевелюсь?
– Вставай! – приказал солдат. – Рогатину не трожь!
Бортник кивнул. Он и не помышлял о сопротивлении. Потянувшейся за оружием рукой управляла самая обычная крестьянская рачительность. Если где чужое плохо лежит, то подгрести под себя – святое дело. А уж свое бросить – это и вовсе прегрешение против совести.
– Давай, давай. Шевелись!
Ингальт попытался подняться. Скорчился от боли и вновь уселся в пыль.
– Ты это чего? – возмутился сасандриец. – А ну бегом!
– Погодь, – вмешался кто-то, кого Ингальт не мог увидеть, не развернув головы. А поворачиваться хотелось меньше всего – правый бок отзывался острой болью на любое движение. Лечь бы, скрючиться, как раненый кот, и ждать, пока или выздоровеешь, или сдохнешь. Лишь бы неподвижно лежать…
– Дык… Что тут такое? – продолжал голос из-за спины.
– Не слушается, господин сержант! Я ему – вставай! А он снова на задницу падает…
– Погодь, Цыпа! Сейчас поглядим… Дык он же раненый. Рубаха в крови вся.
– Ага, раненый! То есть… так точно, господин сержант.
Тень упала на закрытые веки Ингальта. Чьи-то пальцы ткнулись в плечо.
– Живой, нет?
«Трогай, спрашивай, – подумал Ингальт. – Хоть в пироге запекай. Только вставать не заставляй».
– Живой он, господин сержант…
– Не лезь, зеленка. Что-то, рожа больно знакомая…
– Не
