нию в зеркале. Из зеркала на меня смотрело несчастное создание: темные волосы собраны пучком на макушке, помада размазалась, на щеке белое пятно, в руках половая тряпка, а глаза печальные-печальные.
Дверь в женский туалет тихонько приоткрылась, и мой помощник Скрип-Скрип ввалился в уборную. Его немигающие глаза, казалось, смотрели на меня укоризненно.
– Пол еще не вымыт. Хозяин будет ругаться, – невнятно пробасил Скрип-Скрип. Его динамики не меняли уже десятый год, и голос у бедняги постоянно менялся, он то басил, то верещал, то икал, то проглатывал слоги и целые слова. Поэтому Скрип предпочитал изъясняться кратко, а отвечал односложно.
– Скрип, – сказала я, – и как нас угораздило здесь оказаться?
Помощник мой промолчал. Внутри у него что-то булькнуло и щелкнуло. Я поняла, что это был печальный вздох.
Я бросила тряпку в ведро, хорошенько прополоскала, вытащила из-за шкафчика швабру и со всем этим добром поплелась в кабинет начальника. Скрип тащился следом и сочувствующе булькал: у него не было рук, чтобы мне помочь.
Коридор был достаточно длинным, чтобы я еще раз успела обдумать свою несчастную судьбу. Все могло бы быть совсем другим в моей жизни, таким прекрасным, таким интересным… Но я не знала и даже представить не могла, как мне что-то изменить. Работу свою я, мягко говоря, не любила. Была я, по записи в трудовом контракте, лаборантом на кафедре ракетного топлива в Институте освоения космоса. И каждый день в моей жизни был похож на другой: набирала на компьютере методички преподавателям, стирала пыль с моделей космических двигателей, мыла полы и молча переживала.
В институте нашем готовили военных космоинженеров, астронавигаторов, экспертов по оружию. Курсанты приходили на занятия подтянутые, в строгих черных костюмах, с серебряными нашивками на рукавах. Они, будущие командиры космических шаттлов, даже и замечать не хотели грустную девчонку с карими глазами, которая приносила им на занятия видеопроекторы, протирала клавиатуры их компьютеров. Девчонку, которая мечтала о космосе не меньше их самих, а может, даже и больше.
Я ни разу еще не покидала планеты. Все мои друзья кто по одному разу, а кто и по несколько, успели куда-нибудь слетать. Планета наша, Альфа, находилась в солнечной системе Октет, в самом первом витке галактики, от нее до всех солнечных систем рукой подать, а я даже на спутнике Альфы, Гладисе, не была. Делать там, конечно, нечего: атмосферы нет, три крохотных военных базы ютятся под куполами и один туристический комплекс. Но все же это космос и звезды там светят, наверное, совсем не так, как здесь, внизу.
Я вздохнула, открыла дверь кабинета начальника и вошла. Отправила Скрипа пылесосить палас, сама взялась за полы. Начальник нашей кафедры, бывший командир знаменитой «Искры», был человек мрачный и неразговорчивый. Он никогда не ругался, но, когда был чем-то недоволен, смотрел так, что хотелось поскорее спрятаться. Когда-то в его подчинении было полторы тысячи человек, весь экипаж его шаттла. После посадки на Пандору в живых осталось не больше сотни. Говорят, что, когда прилетела спасательная экспедиция, он не хотел улетать, хотел остаться со своим погибшим экипажем. Что там произошло? Средства массовой информации называют это не иначе как «ужасная трагедия», но подробности утаивают. Никто, кроме высших чинов, не знает. И командора Шемана, конечно. А он молчит.
Сейчас у него в подчинении было десятка два преподавателей, несколько техников, инженеров и лаборантов. И дюжина роботов, которые, как известно, народ бестолковый, никому не хотят подчиняться, а только путаются под ногами.
Двигатель Скрип-Скрипа надсадно ревел, он старательно елозил по паласу, но пыли, похоже, меньше не становилось. Опять фильтр забился. Беда с этими роботами, мороки больше, чем пользы. И ведь подумать только: институт галактического значения, а техника рассыпается на глазах.
– Пойдем, Скрипыч, – обреченно вздохнула я, – придется тебя почистить.
– Не чистить. Разобрать на детали. Пора на свалку, – пропищал мой механический коллега. Это он так мрачно шутил. Хотя доля истины в этом заявлении была.
Когда я закончила возиться со Скрипом, рабочий день уже подходил к концу. А кабинет командора Шемана все еще чистотой не блестел. Опять придется задерживаться. И ведь никто спасибо не скажет.
За окнами нашей кафедры начинался ласковый летний вечер. Ветерок тихонько раскачивал верхушки тополей в институтском парке. Тополи были очень красивые, высокие и стройные. Я слышала, что когда-то давным-давно они росли на планете-колыбели всего человечества, его прародине Земле. Вся растительность на Альфе была низкорослая, и тополи выделялись на ее фоне, как зеленые стрелы, стремящиеся в небо. Солнце светило не жарко, на ультрамариновом небе ни облачка. А я уже сто лет нигде не была: работа, работа… Как будто и лета нет никакого.
Сзади незаметно подкрался Шутер. Свое имя он и получил за отвратительную
