style="font-size:15px;"> – Ну, так ты спасибо скажи, что заманивала, да не заманила. Смотри, какая у тебя теперь жизнь! И в холе, и в тепле, и костюм, и мокасины кожаные…. Вон, даже запонки купил.
– Так вчера с Алкой в ресторан ходили, дорогой, зараза, но вкусно…
– А были бы у тебя запонки с ресторанами, если бы Лида тебе не отказала? То-то же! И никаких Алок тоже не было бы, Лида бы тебя в такой оборот взяла, ты бы последнее ей отдал. Нет, так как сейчас – не в пример лучше. Скажи ей спасибо, что послала. Сам видишь, как все обернулось.
Как-то Лида уехала в командировку. Надолго. Почти на три месяца. Она, собственно, работала в том самом местном музее, которому сплетницы уже практически завещали ее квартиру. Музей был краевым, этнографическим, Лида работала там художником-реставратором. Рисовала она с детства, а кружок кройки и шитья плавно продолжаясь, привел ее, в конце концов, в училище художественных ремесел. Практику она проходила как раз в музее, да так в нем и осталась, приглянувшись искусными руками и редкой понятливостью тогдашнему главному художнику-реставратору, бабе Люсе, Людмиле Мелентьевне – строгой, а порой и жесткой, если не сказать жестокой, в своих принципах и высказываниях даме, с пышным начесом седых волос, увенчанных испанским гребнем, в неизменных черепаховых очках и длинной нитке полированных агатов, каждый из которых сам по себе был отдельным произведением искусства. Кстати, Лидины «монологи вслух и в никуда» зародились как раз благодаря музею – в ту пору, когда ей начали поручать делать доклады не только в родных стенах, но и в других городах. Лида, очень боявшаяся публичных выступлений, по совету бабы Люси стала работать над собой, проговаривая тщательно, вслух, все тексты, все возможные вопросы, и все варианты своих ответов. Она расхаживала по комнатам, заучивая доклад наизусть, перебивала сама себя вопросами и сама себе на них отвечала. Баба Люся, в ответ на замечания окружающих про Сизифов труд, ибо «всего не предусмотришь», меланхолично отвечала, что, да, не предусмотришь, но воспитаешь в себе волю, и умение не пасовать перед нападками. А главное, – прищуривалась она на возражающих, – актерство это дает такую свободу владения материалом, которая совершенно бесценна для лектора – и Лида, опробовав этот метод несколько раз, целиком и полностью с ней согласилась. Постепенно она начала использовать его для решения и других, волновавших ее, вопросов, а потом эти беседы вошли в привычку. Когда она, расхрабрившись, призналась в своем «грехе» Людмиле Мелентьевне, та, пожав плечами, сказала небрежно: «Деточка, да я всю жизнь так живу», и добавила: «А чего тут стесняться? Всегда приятно поговорить с умным человеком – разве нет?»
И воздев палец, торжественно провозгласила: «Себя нужно баловать!»
И рассмеялась лукаво.
Вернувшись из поездки, Лида обнаружила, что Николай опять сменил жильцов. Он их именно менял, когда они ему надоедали. Когда его утомляло бегать проверять – не текут ли
