не могу сказать, почему именно ты это читаешь. Не могу сказать, почему ты выбираешь то, что тебе не хочется. От интереса? Может, тут есть что-нибудь, что стоит твоего драгоценного внимания. Может, ты хочешь нарваться на конфликт? Или, может, потому, что это время хочется провести в одиночестве, отгородиться от мира холодной неприступной стеной, строя собственный прекрасный мирок? Уйти от всех куда-нибудь туда, где тебя поймут. Ты не берешь телефонную трубку. Не отвечаешь на сообщения. Почта грудами заваливается на бок в твоей прихожей. Вдруг эта работа стоит твоего внимания и тут есть то, что ты так изрядно ищешь.
Может, ты хочешь услышать гул от эха огромного кратера, глубиной, примерно равной высоте вышки связи. Этот немой гул, разъедающий слух безмолвностью. Звук сырой земли и живности в ней. Свист падающего камня. Скорость падения искажает под эхом звук. Кроме этого звука – гробовая тишина. Судьба забывает причины. Небо очень далеко. Дождь лупит снаружи. Ни луча, ни просвета, ни тепла. Серость погоды передаётся даже через толщу руды в глубине кратера. И я в кратере. Давят вертикальные стены. Головная боль. Вечный недосып. Тяжелый апатический воздух мешан с оседающей пылью и подземными испарениями. Повышенная влажность, но поддатое настроение. Перекошенное в гримасе сардонической улыбки лицо. Плевать! Забирай всё! На губах привкус ржавчины от крестика, а глаза уже ноют красным от бессонницы. Нервы – лишь натянутая стрела, а ты в них – нож в руке. Раздражает ограниченное пространство. Тело из последних, тело из последних сил держит тебя в сознании. Я – кто-то другой? Я запутался в лабиринте мыслей. Под ногами хлюпает красная жижа, одежда липнет к телу. Грязь. Лужа. Пот. Кровь. Падать некуда, но если ещё есть, то только лицом вниз. И я падаю. Ветер обволакивает тело коконом, глазам уже всё равно. Скорость быстрее звука. Свободное падение, сырая земля. Моё тело свободно, как и мои мысли, ничего более не тревожит. И этот момент такой кроткий, но будто вечный… Мне всё же суждено приземлиться. Переломанные в локтях руки на девяносто, в коленях ноги. Чашечки рассыпаются в дробилке, волокнистые мышцы рвутся под прессом выгибания. В человеческом теле около 206 костей, около, именно, это потому, что у некоторых из нас они с возрастом срастаются. Вывих лопаток и перелом рёбер как звук горения виноградной лозы. Хруст переломанной оси позвоночника и таза как звук треска черенка лопаты. Как гром в тучную погоду – ты вроде ожидаешь, но всё равно пугаешься.
Или же тебе нужно другое. Густой тёмно-зелёный массив деревьев с шерстяным мхом на северной стороне коры. Грубое небо за бесконечной тучей ветвей и хвойных. Хворост под ногами хрустит и твои ноги проваливаются на пару сантиметров как на поролоне. Как нежный кашемировый свитер. Свободный воздух низинной трущобы. Дует холодным. Вечнозелёная земля с высокими деревьями, невзирая на ноябрьский вечер на дворе. Дышать легко, но хочется больше. Лиственница и влага, сфагновое болото. Вокруг колонны деревьев и мох на них на ощупь как толстый махровый ковёр, влажный махровый ковёр. Приятный холод пробивает до мурашек по твоим худым рукам. Узкие зрачки говорят о твоём спокойствии. Все тропы ведут ниже и ниже. Хотя ниже только я. Эффект атропинизации? Это увеличение зрачка. Водопад над головой рубит острые камни. Телефон разряжен, всё в порядке. Скажи, что всё в порядке. Бурный водопад, удары воды о камень и нежные прикосновения веточки к веточке. Тело так далеко, будто ты в полете, и это моё любимое чувство. Ты мёртв и видишь сны. Скажи, что всё в порядке. Ты мёртв и тонешь в волнах. Воздух тает в венах под чёрным плащом вечера. Растворение в потёмках отрешённости от жизни. Атараксия. Звучит как болезнь, но это просто безмятежное спокойствие. Когда лес укроет тебя, что же ты спросишь у него? Нереальное сильнее реальности? И он ответит, он ответит тебе: потому что в реальном мире совершенства не существует. Совершенно лишь то, что мы придумываем для себя. Ты погружаешься так глубоко в синеву. И теряешь всё.
Ты сидишь в своем внутреннем мирке, пока не настанет время его разрушить. Ты сидишь в клетке своих мыслей, за ржавыми прутьями гнилой тюрьмы, удерживающими хрупкий песочный мирок. А после ты возвращаешься к людям. Общаешься с их огромным количеством. Вокруг люди, люди, люди… Знакомые и незнакомые, значимые и безразличные. Но вскоре тебе становится муторно. Уже совсем скоро. И это снова подмывает тебя бежать от них куда-нибудь подальше, куда-нибудь в очередной прекрасный вымышленный мирок. И так до бесконечности. Один. В толпе. Один. В толпе. Потому что в реальном мире совершенства не существует.
Вероятно, если ты это читаешь, – этот цикл тебе хорошо знаком. Чтение – не групповой вид деятельности. На конце этого спектра деятельности всегда стоит одиночество. Потому-то, возможно, мы и встретились тут. В клетке.
Подобно читателю, сочинитель также возводит себя в некоторые рамки, ограничивающие его от внешнего мира. Сочинять – как вид снятия накопившегося недовольства.
Как выход за привычные рамки повседневной реальности. Как катарсис. Только творческий. Как изготовление скульптур, написание картин, постановка сцен на собственных сценариях, как создание музыкальных произведений, вальсирование
