к стене, ближе к окну.
– Альберт. – Закричала Мати. – Это он.
– Сними маску. – Приказала герцогиня. – Карнавал закончился. Еще не понимая, чем грозит ему западня, человек открыл лицо.
Вольпик – один из тех, кто обнаружил Альберта. Взгляд его метался. Он увидел Михаила, и все понял.
– Это ты убил Альберта. – Сказала Миллисента. – Говори. Это ты. Ты заманил его и убил.
Вместо ответа Вольпик еще раз обвел взглядом комнату, ища спасения, вскочил на подоконник и, не раздумывая, прыгнул. Глухо плеснула вода. Герцогиня выглянула и, не давая никому подойти, закрыла окно.
– Все могут уйти. – Объявила она. – А ты останься.
– Я не стала останавливать его. – Сказала она Михаилу. – Чтобы ничего не объяснять. Открыв окно, я подсказала ему путь.
– И он ушел.
– Я гляжу в это окно каждый день. Год назад, как мне рассказали, вода стала подмывать стены, и это место завалили камнем. Они чуть заметны под водой. Потому здесь нет лодок. Когда я выглянула, тело еще было там. Мне не нужно проявлять излишнее любопытство.
– Ты все рассчитала. – Михаил замер.
– Да. – Миллисента пожала плечами. – Мне нужно быть расчетливой. Оставаясь женщиной. А карнавал, действительно, закончился. Погода наладилась, и корабли стоят, готовые тронуться в путь. Пора.
Карина
Испытания лишь укрепили мою веру в Господа. Никогда я не позволяла ни слезам, ни отчаянию заглушить Его голос. Он давал мне терпение и надежду. Превратности судьбы и страх перед неизвестностью не смогли поставить меня на колени, а смирение помогло сохранить веру в Его заступничество. Хоть были минуты, когда Дьявол подступал совсем близко. Пока время не заглушило память, я решила перевести на язык письма то, что кажется почти невероятным для устного рассказа. Прочтя, недоверчивый усомнится еще более. Но не для таких я описываю события прошлых лет, которые вижу так ясно, как если бы они случились вчера. Кажется, как много отпущено за жизнь одного человека. Я не хочу развлекать людей равнодушных и черствых. Страдания, как и сочувствие, отпущены каждому своей мерой. Алчные, ненасытные желания, за которыми я вижу страсть к недостойному самоутверждению, и противные этому заботы о спасении для вечной жизни, все они перетекают в сосуде нашей души, подобно песку в часах. Каждая такая песчинка – след исчезающего времени, достойного размышления о цене наших приобретений и наших потерь. Когда я представляю себе глаза, которые будут просматривать эти страницы, пробегать по описанию моей судьбы, я не могу сказать, что отношусь к будущему читателю с безразличием. Я ищу в нем сопереживания и даже оправдания, которое не могу дать себе сама, потому что (и я не боюсь в этом признаться) более всего страшусь Страшного Суда. Уповая на Его милосердие, сама я стараюсь судить себя примерно
