критерием реальности можно считать закономерность. Чтобы поставить на стол сок и положить коробку конфет, потребовалось расчистить место. Это закономерно. Чтобы разжевать грушу, ее необходимо откусить и иметь хотя бы два зуба. Это тоже закономерно. Закономерность – не что иное, как чёткая последовательность событий, определяемая соотнесенностью во времени причинно-следственных рядов. Это принцип и способ её, реальности, проявления. Сон и безумие тем от неё и отличаются, что никакой закономерности не имеют.
Он, Акимов, из реальности не выпал, поскольку на лицо все её общие признаки. И, следовательно, всё случившееся и продолжающее происходить – реально. Как бы ни хотелось считать это сном. Это печальный и страшный факт.
Но раз так, значит, обязательно имеется причина того, что он оказался в таком положении. И, значит, эту причину, реальную причину, можно найти. А найдя и поняв её, может быть (очень может быть!) можно всё изменить. А даже если это уже невозможно, то всё равно искать эту причину надо. Потому что ничего другого не остаётся. Только искать. Не лежать же, закрыв глаза, или поить соком старое чужое тело? Или мыть ему жопу, а потом разговаривать по телефону с идиотками и неврастеничками?
Причины можно условно разделить на две принципиально различные категории – прямые и косвенные. Прямые причины есть механизмы изменения реальности и, как таковые, выступают всегда в единственном числе, образуя событийный ряд. Косвенные на событийный ряд не влияют и его не образуют. Они лишь способствуют образованию причины прямой, и то, в своей совокупности.
Алкогольное опьянение в случае с ним причина косвенная. Во-первых, потому что по-пьяни еще никому не удавалось перелететь в чужие потроха, сколько бы ни было выпито. Во-вторых, он не умер (это, кстати, нужно еще обдумать) и не сошёл с ума. Вот в этих случаях пьянство выступает причиной прямой. Но сейчас это к делу отношения не имеет. И если так, то … имеются иные косвенные причины. И как имеющиеся, они подлежат определению. Что-то должно быть ещё, кроме пьянки. Обязательно должно быть!
Акимов еще раз напрягся.
Какофония последних часов в ресторане на составляющие не разлагалась. Ему удалось выудить из себя только два незначительных эпизода. Вот он танцует с какой-то женщиной, лицо которой заменяли исполинские слипшиеся черные ресницы и яркий вампирский рот. Акимов норовил поцеловать её в шею.
И ещё галстук. Полосатый расклешенный язык, который Акимов держал в кулаке и иногда за него дергал. Кому принадлежал этот галстук, он определить не мог – он галстуки не носил.
Всё, память отжата досуха. Конкретного материала больше нет. Что остается?
Остаётся связаться с Черновым. Каким образом? Даже если бы Акимов позвонил ему сейчас, то разговор не состоялся. Потому, что Чернов никогда не поверит старухе, утверждающей, что она Акимов. Как он сам не поверил бы старухе, начавшей убеждать его, что она Чернов. Значит …
Акимов начал зевать. Нить провисла.
Он встал, чтобы сполоснуть липкие от груши руки и заодно дать небольшой отдых старухиному мозговому веществу.
Когда
